– «Почудилось» – пробормотал я и вернулся к дому.
«Как много нам открытий чудных…» – как молитву прошептал про себя, поднялся и постучал в дверь.
– Так не заперто, заходи уж, да?! – сразу же отозвалось из-за неё, словно в сказке, заставив непроизвольно отшатнуться – на миг показалось, что говорит сама изба.
Опасливо потянул ручку на себя, перешагнул порог – проём был высоким, даже нагибаться не пришлось, вошел, щурясь и готовясь к полумраку.
– Да разлепи, не темно у меня, да?! – голос как будто отдалился, что-то в нём сразу было непривычным, нерусским или наоборот – до такой степени… что непроизвольно шагалось вперёд и разлеплялось. Мягкое это «Да!» в конце – звучало одновременно и вопросом и утверждением, как будто напрашивался кто-то или уговаривал – «согласись!» или «можно?».
– Есть кто дома? – с опозданием спросил я, после чего добавил, – Здравствуйте!
– И тебе здоровья, добрый человек! – ответил голос.
Вокруг был дом. Светлый, спокойный и чистый, с ковриками под ногами, травяными запахами чая и солнца. На коврике прямо у ног было нарисовано английское «Hello» со смайликом на конце.
– Сестрёнка привезла, – похвалился хозяин, появляясь из-за шторки справа, – Ноги, говорит, чтобы не мёрзли, ну, и грязь не тащить, да?! Чай готов, пошли!
– Да. – непроизвольно повторил я, глядя на стоящего передо мной. Потом протянул руку, – Александр, Саша по-нашему.
– Николай, – так же просто протянул он руку в ответ, – по-вашему – Коля.
Рукопожатие вышло крепким и удачным – мужики поймут – оно было уверенным и правдивым.
– Не Колька, – чуть подумав, улыбнулся хозяин, – Не люблю. Сюда, – он гостеприимно распахнул шторку и шагнул вперёд.
А я так и не успел запомнить его лица, выделить в нём какие-нибудь выдающиеся или наоборот, отталкивающие, но запоминающиеся черты.
На небольшой, но вполне себе на двоих, кухоньке, мы сели за стол и я выделил одну черту, пропущенную секунду назад – хозяин был очень высок, крупен и удивительно ладно сложен – не странно, что он смог отсюда, на своих плечах вытащить целого Михайловича – по габаритам он раза в два превосходил меня, голова его касалась макушкой притолоки. А он будто продолжал отвечать на чуть было не заданные мной вслух вопросы:
– Вижу я, что вы с Михалычем идёте. Понял, что по мою берлогу – куда тут еще идти-то? Воду пока поставил – сюда ж подниматься еще. С сахаром? – и не спрашивая ответа, чуть внутренне прислушавшись к самому себе, Николай кладёт мне ровно три ложки, моё число, – Смотрю, Михалыч остался, а ты идешь, медленный такой, раздумывая опять же – зайти, не зайти… Э-э-э, думаю, в лес странник собрался. По что в лес? Ягодам не сезон, да и с другого угла сподручнее, грибы здесь отродясь не водились, значит, по иному поводу. И по какому же? – он пытливо взглянул мне в глаза.
– Да на родник мне надо. – опешиваю я, не привыкший к столь скоро заданному вопросу о настоящей цели. – На картах нету его, а нанести надо, чтобы лес не трогали.
Хозяин хмыкнул:
– Хм. Лес не тронут. А на родник надо, это ты верно знаешь, да? Ну пей, после сходим. Вот варенье моё с мёдом вперемешку пробуй. И блины – мне Вадимовна с утра дала – сам-то я не пеку, а чего мне одному печь-то, раз целый день внизу? А ты, значит, учитель?
Диву я потом давался – с чего это как на духу рассказывал я другому, менее часа назад встреченному человеку, и о себе и о своих поисках и переживаниях: «С кем был! Куда меня закинула судьба…» О том, что приехал ненадолго – на замену – в самом начале, потом – чем занимался, чего хотел, но так и не достиг… затем вообще пустился в какую-то метафизику, самому мне не очень-то понятную.
Николай улыбался и отвечал. И я понимал, что не я, приезжий и городской тут странно выгляжу, потому, что как раз я – и приезжий и городской, – а вот он выглядит тут странно. В чем именно, объяснить я не мог – но он ощущался еще более приезжим, чем я, иногда и вовсе представляясь мне иностранцем – японцем или, может быть, калмыком.
– Места здесь интересные, ненаглядные. С детства тут гляжу, а наглядеться не могу – что ни листок, так точёный, резчишком по нему боженька прошёлся, и времени зря не потратил, потому как мне показал, а потом ещё ежонка им укроет до весны. Иной листок ма-аленький, а пользы от него – больше чем от целого веника – и хворь снимет и тоску развеет. Да и трепещет на ветке смешно, радует. Это же великая сила – радость дарить – и человек человеку не каждый может! А тут – листочек на ветке. Да?
Читать дальше