Нонна Беспалова - В той стране

Гольдман оглядел аудиторию, остановился взглядом на Наде и поманил её рукой. Пока Надя подходила, лицо его смягчилось, когда она села перед ним, он даже улыбнулся, собрав на лице множество морщин, и кивнул ей: начинайте. Она довольно внятно изложила теорию, Гольдман взял со стола листки, посмотрел на решение задачи, поставил в зачётку пять, потом с такой же благодушной улыбкой протянул зачетку Наде. Надя, как вежливая девочка, поблагодарила, попрощалась и быстро, почти бегом, вышла из аудитории. Напротив дверей у окна стоял тот же парень. Сходу спросил:

– Сколько?

– Пять!

Он усмехнулся, и по его взгляду она поняла, как немного стоит её пятерка.

– А у вас?

– Три!

– Вы напрасно пошли не готовясь.

– Да я знаю всё это как дважды два – четыре. Мы это проходили в десятом классе.

– Почему же…

– Месть! Гнусная мелкая месть! Я не ходил на его лекции. И вот теперь, увы! У меня не будет стипендии. Попробую договориться о пересдаче.

Гольдман вышел из аудитории. Надин собеседник сделал в его сторону два быстрых шага и начал что-то быстро и настойчиво говорить. Профессор слушал несколько секунд, потом отвернулся, бросив что-то короткое уже на ходу. Парень комично развел руками.

– «Я вздрагивал, я загорался и гас. Я трясся. Я сделал сейчас предложенье».

Надя засмеялась и продолжила.

– «… и вот мне отказ».

Парень посмотрел на неё внимательнее.

– Кстати, меня зовут Денис.

– Надежда.

Надя протянула руку, он её пожал.

– Вы любите Пастернака?

– Пожалуй, да. Я больше люблю его поздние стихи, из «Доктора Живаго».

Денис насторожился. «Доктора Живаго» нельзя было просто взять и почитать. Этот роман принадлежал к числу запрещённых и достать его было трудно. По Москве ходили несколько экземпляров, привезённых из-за границы, плюс фотокопии или перепечатки, очень громоздкие. Надя смотрела Денису в глаза, слегка улыбаясь. Он, очевидно, решал для себя, кто она: «своя» или «стукачка»? Продолжать разговор или нет?

– Вы хорошо знаете эти стихи?

– Да. Я их сама перепечатала из романа.

Роман приносил на неделю отец, но говорить об этом было нельзя. Во-первых, правила жизни диктовали, что источник запрещённой литературы называть не полагается ни при каких условиях, об этом и спрашивать было неприлично, во-вторых, такая откровенность только больше бы насторожила Дениса. Молчание несколько затянулось. Надя не делала ни попытки сменить тему, ни попытки уйти. Наконец Денис усмехнулся.

– А что вы любите кроме стихов?

Надя растерялась.

– В походы ходить любите?

Надя вспомнила один из папиных любимых анекдотов и ответила, улыбаясь:

– Не знаю. Не пробовала.

Денис засмеялся и продолжил, без церемоний перейдя на «ты» и быстро что-то рисуя на листке в блокноте.

– Приходи к нам завтра, в субботу. Будем поход обсуждать, все соберутся. Познакомишься со всей компанией. Вот мой адрес, вот схема как пройти. Видишь? Здесь арка, здесь подъезд и на второй этаж.

Дом Дениса, в одном арбатских дворов, Надя нашла с трудом даже по схеме. Надины родители тоже когда-то жили в коммуналке на Арбате, только с другой стороны нового проспекта. Потом они переехали в Вешняки, на окраину Москвы, в отдельную новую квартиру.

Квартира Дениса, в ветхом, много раз перекроенном, арбатском доме, была совсем не похожа на нынешнюю квартиру Надиных родителей. В его квартире не было ничего нового, а в Надиной – ничего старого. Надина мама не любила старые вещи. У Дениса в большой «общей» комнате у одной стены стояли старые стол и стулья, над столом висели старые стенные часы с хриплым боем. Всю соседнюю стену, занимали старые книжные полки за стеклом, только диван, на котором как потом выяснилось, спал Денис, выглядел новым. На этом диване сидели парень и кудрявая девушка, настолько увлечённые друг другом, что на Надин приход они не обратили никакого внимания. Денис представил Надю.

– Это Надя, с нашего курса.

У стеллажа стояли двое ребят с её потока, светловолосый, крепкий Борис и высокий, очень худой Саша, уже знакомые Наде. Они коротко с ней поздоровались и вернулись к своему разговору.

– Не понимаю, в чём они могут увидеть для себя опасность. Дубчек остаётся на позициях социализма, ничего радикального, только «социализм с человеческим лицом». По-моему, для них это хорошая возможность как-то реабилитировать коммунистическую идею в глазах Запада.

Борис отвечал Саше негромко, продолжения Надя уже слышать не могла, но было понятно: они обсуждают события в Чехословакии. Об этом тогда говорили все.