Александр Мирошниченко - Он и Она. Я научу тебя летать

Горячие губы и близость женского тела сделали своё дело. Оставляя по пути снятые вещи, молодые скоро оказались на диване. Свет Люба выключила сразу, как только верхняя одежда упала с вешалки в коридоре, не сумев найти место при торопливых попытках её туда пристроить. Когда на девушке остались последние два предмета, отделяющие от полной наготы, она, смущаясь яркого света небывало огромной луны, вскочила с дивана и пошла закрывать окно. Иван вдруг увидел чудо в лунном свете – идеальную женскую фигуру. Ничего более совершенного ему не встречалось ни на одном из виденных им холстов великих художников, ни тем более в жизни. Лунный свет всё делает волшебным, а что, выходит, он может сделать с идеальным телом, Иван даже не мог себе вообразить. Это видение длилось всего несколько мгновений, но этого хватило, чтобы Иван задохнулся от этой красоты.

Когда ещё секунду назад обычная одногруппница, а ныне обладательница совершеннейших форм, вернулась к нему, Иван только и смог вымолвить:

– Ты такая… такая… У меня слов нет. Почему же ты это прячешь? Все же считают, что ты некрасивая.

Люба, для которой слова в этот момент были буквально пустым звуком, шёпотом заметила:

– Потому что я сама решаю: кто и какой меня будет считать, – она говорила это, а телом, руками, губами требовала замолчать. – Ну, что же ты?

Иван взглянул на лежащую рядом женщину, как на драгоценный сосуд, с которым требуется очень бережное обращение. Но Люба ждала совсем иного. Она сама своими руками помогала растерянному партнёру, который пытался расстегнуть лифчик, под её жаркий шёпот: «Что ты делаешь, сумасшедший?». Они вместе стянули её трусики, ставшие в определённый момент хоть и единственной, но преградой, и целовались, целовались, целовались…

Когда закончился этот ураган страсти, Иван не помнил. Проснулся он, когда Люба разбудила его коротким тёплым поцелуем.

– Метро через пятнадцать минут открывается. Тебе пора.

И закружил Ивана этот танец с почти птичьим названием «фламенко». Родители Любови отчалили к родственникам в Германию, куда, как выяснилось, уже можно ездить без туристических путёвок. Уехали надолго. И время для Ивана странным образом искривилось: нудные лекции, семинары, лабораторные хоть и тянулись бесконечно долго, но не оставляли следа в его сознании, потому что жил он только в маленькой квартирке и только вечером, когда безумные вихри уносили его сознание, оставляя только желание, влечение и любовь. Он и предположить не мог, что любовь вот так свалится на него вместе с близостью. Но теперь он узнал, сколько в нём было невостребованной нежности, чувственности и потребности доставить радость любимой. И эта радость много важнее исполнения собственных желаний.

Но однажды Иван испытал и другое, не менее яркое ощущение – хрупкость происходящего. Всё в миг разлетелось на мелкие осколки, когда Люба после очередной, но разве можно так сказать про близость, близости сказала:

– Возвращаются родители, – и, прикрыв его рот своей рукой, пресекла тем самым попытку что-то сказать. – Тебе нужно завтра прийти с паспортом. Мы тебя пропишем в этой квартире, потому что на следующей неделе мы эмигрируем из России в Германию.

Она говорила, как всегда это делала (исключая то, когда была в объятиях любимого), по-деловому, не оставляя даже малейшей лазейки для дискуссии, лишая всякой надежды что-то изменить.

Они уехали через десять дней. Иван проводил их на вокзал, где в буфете напился с сознанием того, что так любить он уже никогда не сможет. Потому что молния редко, попадая в человека, оставляет его живым. А чтобы дважды… Да и остался ли он живым?!

В себя Иван пришёл в обезьяннике привокзального отделения милиции. Он нутром чувствовал, что несмотря на сильное опьянение он красиво, как тот танцор фламенко, выстукивал своими ботинками по полу только ему одному известную мелодию и ритм, исполняя незримый танец. Он видел себя со стороны неотразимым и грациозным. А рядом с ним стояла готовая начать свою партию Люба.

– Так, – раздался громкий мужской голос, который принадлежал милиционеру. – Это ещё что такое?

– Это фламенко, – не прекращая удары ногами, ответил Иван. Он понимал, что прекрати он танец, Люба исчезнет. И не сольются они больше в ритме страсти.

– Это, парень, больше похоже на краковяк, – подытожил милиционер и добавил: – Координация восстановлена. Шуруй домой лечить душевные раны.

«Русский, немец и поляк танцевали краковяк», – крутилось в пьяном мозгу Ивана всю дорогу, пока он шёл домой.