Илья Гуглин - Как я учил English. Избранные рассказы об Америке

05.08.02

Моё первое знакомство с КГБ состоялось в 1945 году, мне было тогда лет двенадцать. Об этом я писал в объяснительной записке в посольство США, пытался удовлетворить их любознательность. Однако, поскольку далеко не всем посчастливилось узнать об этом, придётся повторить самое главное.

Итак! Маленький, курортный городок на юге Украины. Ласковое Азовское море. Совсем рядом – массивное здание КГБ (Комитета государственной безопасности), в одном из кабинетов которого я, худущий дистрофик на тонких длинных ножках, стою, или, может быть, даже сижу (точно не помню) перед солидным товарищем в штатском. Сижу, сижу, сижу…, нет, в данном контексте это слово совсем неприемлемо. Я никогда не сидел! Даже во временной каталажке. Заявляю об этом официально. До сих пор удивляюсь.

Началось всё с того, что родители решили отправить меня с младшей сестрой в пионерский лагерь. Как тогда говорили – оздоровить и поправить. Лагерь, так лагерь. Какая-то суета со справками, какие-то обещания от кого-то кому-то за что-то. Какие-то деньги. В то время иначе не делалось. Беспокойство, что меня не возьмут, ведь я не пионер, и почему-то не очень стремлюсь им стать. Точнее было бы сказать, что я совсем не хотел становиться пионером. И чем больше меня к этому принуждали, тем упорнее отказывался от высокой чести состоять в рядах, особенно передовых. Организовать всё это было очень непросто. Если к тому же учесть, что не было даже телефона, то можно представить, какие трудности нужно было преодолеть, чтобы обеспечить всё это в минимальный для горящих путёвок срок.

Телефон тогда уже существовал в природе, а его изобретатель почил в бозе, умиротворенный своим подарком осчастливленному человечеству. Но этим подарком пользовались, к сожалению, не все, а только узкий круг приближенных к избранным. Впрочем, в то время такие сложные вопросы меня ещё не волновали. Проблема была в другом. Нужно было спрятать среди вещей футбольный мяч. А сделать это было не просто, так как мяч был не резиновый, а тряпичный, его нельзя было ни спустить, ни накачать.

Наконец-то все хлопоты позади. Пыхтящий паровоз, чудом, сохранившийся после войны, несущий на себе следы фашистских бомбёжек, медленно подвозит потрёпанные вагоны к полуразрушенному, когда-то красивому зданию вокзала. Радостное возбуждение, предвкушение новых впечатлений скоро сменяется ожиданием самого главного – встречи с морем. При этом как-то даже не замечаешь всю совокупность мелких невзгод. Лагерь оказался далеко от моря. К тому же не было палаток, была обычная пятиэтажная, стандартная школа. Совершенно пустой двор и, конечно, забор. Большой кирпичный забор с железными воротами был гарантом безопасности на все случаи жизни. Даже на случай нового татаро-монгольского ига.

Как будто всё было. Но не хватало моря, пионерского костра, свободы и нормальной еды. О какой свободе можно говорить, находясь за каменным забором? Свобода – она как воздух. Когда она есть, её не замечаешь. Но когда нет – становится очень скучно. То же самое и с едой. После завтрака остаёшься голодным. После обеда – ещё больше, и так по нарастающей. Возникает естественное желание что-нибудь купить, но через забор не перепрыгнешь. Через несколько дней начинаешь понимать, что письма иногда имеют свойство перемещаться только в одном направлении. В каждом следующем письме практически ежедневно повторяется один и тот же вопрос: почему ты не пишешь?

Наконец-то нас ведут на море. Какая радость, какое новое чувство охватывает тебя, когда появляется возможность уплыть далеко в море, ни о чём не думая. Так я и сделал. Нет, я не пытался уплыть, скажем, в Турцию. Азовское море – не Чёрное. К тому же подобных мыслей, даже при отсутствии, как сейчас сказали бы, элементарных свобод, у меня не было. Просто захотелось уплыть подальше от этого серого лагеря, от этих скучных воспитателей и их ежеминутных нравоучений. К тому же плыть было очень легко. Давно не плавал. Мне, мальчишке, выросшему на Днепре, казалось, что вода в море держит меня как пробку. И курс был весьма заманчив – далеко на горизонте маячила рыбачья шаланда. Была ли она «полная кефали» – трудно сказать. Но очень хотелось убедиться самому. Как бы прочувствовать, столкнуться с реальной действительностью.

Да, столкнулся. Некоторое время казалось, что до цели совсем недалеко, ничуть не больше, чем уже проплыл. Затем мелькнула мысль развернуться и поплыть обратно. Такое желание возникало в моменты, когда вдруг казалось, что шаланда уплывает от меня в открытое море. Ну как должен был поступить человек, для которого кумирами были покорители Крайнего Севера, подросток, который только два дня назад наметил себе целую программу воспитания мужества? К тому же осталось совсем немного. Ещё чуть-чуть – и половина пути позади. Появилась усталость. Плыть вразмашку уже стало тяжело. Плыл, как было полегче. Часто переворачивался на спину. Думал, что таким образом можно отдохнуть. Тщётно. Такого худущего, как я, без движений может удержать только вода Мёртвого моря в Израиле. Естественно, вместо отдыха отхлебывал очередную порцию солёной воды.