Ян Кимов - Товарный вагон и бутыль вина

Внезапно стало легко. Скованность и волнение пропали. Главное, не перейти на развязный тон, подумал Петрович.

– А вы знаете, что вы ангел? – сказал он, улыбаясь.

– Конечно, знаю, – кивнула она. – Меня так и зовут – Ангелина.

– О как! – удивился Петрович. – Мою бабушку так звали.

– Не надо смеяться, – улыбнулась она. – Понятно, что имя несколько старомодное. Но не я его выбирала. И, согласитесь, Глафира звучало бы еще страннее.

– Или Евпраксия, – кивнул Петрович. – А однажды я общался со старушкой по имени Ифигения.

– Что это имя означает, интересно?

– Насколько помню – Бессмертная.

– А что? Ифигения Кащеевна – звучит! Правда?

– Звучит, – согласился Петрович.

– Кстати, как вас зовут? – поинтересовалась она.

– Местные все зовут просто – Петрович.

– А меня местные зовут Геля. Некоторые друзья – Гела.

– Почему Гела?

– Есть соображение на этот счет, – усмехнулась она. – Но я с ним, с этим соображением, не согласная.

21.20

Они молчали, улыбаясь. Глядели друг на друга.

– Так вы тут стояли, чтобы сказать мне, что я ангел? – спросила она.

– На самом деле, я не знаю, зачем тут стоял. Точнее, знаю – я ждал вас. Но не знал, зачем… Наверное, просто хотел поговорить. Сказать, как вы прекрасны.

– А вечер, я смотрю, перестает быть игривым и становится томным, – подмигнула она. – Тогда говорите.

– Что говорить?

– Как что? – удивилась она. – Что я прекрасна. Вы же так этого и не сказали.

– Действительно, – усмехнулся Петрович. – Не сказал. Тогда скажу: вы прекрасны.

– Потрясающе! – сказала она. – То-то муж обрадуется, когда узнает, что у меня очередной поклонник.

Петрович сник.

– А вы замужем? – спросил он, выискивая взглядом кольцо на ее руке.

Кольца не было.

– В каком-то смысле – да, – сказала она. – А вас это пугает?

– Я ничего не боюсь, – ответил Петрович.

– Тогда пойдемте погуляем, Макфлай, – сказала она, неожиданно беря его под руку. – Проводите меня, а то темно уже становится.

21.30

– Почему Макфлай? – спросил он, шагая по тротуару.

– Ну вы же ничего не боитесь, – улыбнулась она. – Совсем как Марти Макфлай.

– Это кто?

– Божечки! Вы не знаете, кто такой Марти Макфлай?

Петрович покачал головой.

– А какие вы фильмы смотрите? – поинтересовалась она.

– Разные, – уклончиво ответил он, припоминая фамилии режиссеров. – Балабанова смотрю, Тарантино… Правда, я в кино лет двадцать не был.

Они пересекли улицу, прошли вдоль гаражей и шагнули на шпалы заброшенного пути.

– Куда мы идем? – спросил Петрович. – Я думал, вы рядом с магазином живете. Часто видел вас там.

– А вы где живете?

– В общаге. В той, в которой магазин находится.

– А, где химики жили?

– Какие химики? – удивился Петрович.

– Монахи! Последователи учения Бертольда Шварца…

Увидев его недоумение, Ангелина засмеялась.

– Да шучу я, – сказала она. – Химики – так называли осужденных. В этом общежитии раньше находилась колония-поселение, где они жили.

– Серьезно?

– Ага, – улыбнулась его спутница. – Страшное было время. Мама рассказывала, что ночью по микрорайону опасно было ходить. Химики приходили на танцы в парк, приставали к людям. Драки там постоянно случались… Отбыв срок, многие оседали здесь же, в микрорайоне, потому что возвращаться им было некуда: после суда всех выписывали из квартир, а некоторые жены, подхватив детей, уезжали, чтобы начать новую жизнь. Мужики, мотая срок, находили здесь новых возлюбленных, селились потом у них, заводили детей – и получали новые сроки, потому как люди не меняются. А став рецидивистами, они уже уходили далеко и надолго. Дети росли, не зная отцов, но с их генами.

21.45

Они шли по шпалам, уходя все дальше от жилых домов. Над головами зажигались звезды.

– Так вы думаете, люди не меняются? – спросил Петрович.

– Говорят, что нет. Они приспосабливаются. Вы же знакомы с трудами Дарвина?

– Так… В общих чертах: естественный отбор, выживает сильнейший. И все такое…

– На самом деле, он не писал, что выживает сильнейший. Дарвин употребил фразу «выживание наиболее приспособленных». То есть виды, которые сумели приспособиться к тем или иным условиям, выживают, а кто не смог приспособиться – те, увы, уходят в мир иной.

Помолчали, шагая по шпалам. Удивительно: вроде ночь, но не темно, отметил Петрович.

– Вы мне так и не ответили: куда мы идем? – напомнил Петрович.

– К дяде Мише. Вот, несу ему ужин: хлеб, вино.

– А ваш дядя не дурак! – хмыкнул Петрович. – Вино на ужин.