Александр Дорофеев - ШиКоКуГ, а также Врубель. Рассказы о художниках

Мама Дарья Романовна бывало спрашивала, что это такое тут накалякано. «Дерево», – отвечал маленький Иван Иванович, совсем не смущаясь и не обижаясь.

Частенько соседи жаловались на него, обзывали «мазилкой», и ему не раз приходилось смывать свои рисунки.

Вообще его привлекало рукоделие. Занимался он резьбой по дереву и камню. Известно, что на токарном станке выточил как-то из песчаника маленькую Александрийскую колонну, конный памятник Петру1 и подсвечник в виде монаха. Колонна и подсвечник, ещё куда ни шло, но вот конный памятник требует, конечно, большого прилежания и труда. Видно, руки у Ивана действительно были искусными от рождения.

Отец намеревался дать младшему любимому сыну самое хорошее образование, чтобы не только руки, но и голова активно участвовала в жизни.

После того, как Иван окончил елабужское уездное училище, папенька в 1843 году отвёз его в Казань, где определил в первую городскую гимназию. Именно в это время в Москве открылось Училище живописи, ваяния и зодчества.

Гимназическая пора была не лучшей в жизни Ивана Шишкина. Строгие порядки тяготили его. Он скучал по родной Елабуге. Единственный, пожалуй, светлый момент в тех казанских потёмках – это дружба с Александром Гине. Они много читали, рисовали, спорили об искусстве, обсуждали, какие картинки лучше послать в подарок домашним.

«Как не хочу я становиться чиновником, – признавался приятелю Иван, – В страшных снах вижу себя в мундире, с золотыми пуговицами!»

Судьба надолго связала этих молодых людей. Они вместе будут учиться и в Москве и затем в Петербурге.

В 1848 году, приехав на летние каникулы в Елабугу, Шишкин наотрез отказался возвращаться в казанскую гимназию, настолько ему там опротивело. Как ни странно, никто из родных особенно и не возражал. В семье в общем-то привычны были к недоучкам.

Отец даже сочувственно воспринял настроение сына, однако не мог считать серьёзным делом его увлечение рисованием. Желая направить своего младшего на правильный путь, попробовал дать ему несколько торговых поручений. Но сынок проявил полную несклонность к такого рода занятию.

«Не растут на ели яблочки, а одни лишь шишки», – мудро решил Иван Васильевич, и не то чтобы махнул на сына рукой, а просто оставил его в покое.

Правда маменька Дарья Романовна была страшно удручена тем, что её Ванюша всю жизнь намерен возиться с карандашами, углём и красками. Да и старший брат Николай остался недоволен – он уже рассчитывал переложить часть своих хозяйственных обязанностей на плечи Ивана.

Иван Иванович, которому исполнилось 16 лет, переживал, конечно, семейные неурядицы. Его тянуло из дому в окрестные дикие леса. Целыми днями бывало бродил он среди деревьев, присматриваясь к ним и делая рисунки с натуры.

Он мечтал найти вдруг в непроходимой чаще Богатый лог, где по тамошней легенде хранились несметные разбойничьи клады в сундуках, подвешенных на железных цепях.

А дома часами просиживал, запершись в своей комнате, над журналами и книгами, восполняя пробелы образования.

Сделался он в ту пору молчалив и нелюдим. Точно юный леший. Душа его была смятенна. «Моё ли это призвание – быть художником?» – думал Шишкин.

Он всячески себя испытывает. Копирует маслом литографию К.К.Штейбена «Покушение стрельцов на жизнь Петра 1». Рисует чёрной тушью несколько своих портретов – при свечах, кричащий, разинувший рот. Делает копии книжных иллюстраций. Пробует писать акварелью развалины башни на Чёртовом городище.

В августе 1850 года в Елабуге случился большой пожар, в котором сгорело около ста домов. И дом Шишкиных тоже был сильно разрушен. Хорошо, что муж старшей сестры Д. И. Стахеев смог выделить 50 золотых полуимпериалов для восстановления жилища.

Юноша Иван Иванович не был суеверным человеком, придерживался вполне передовых по тем временам научно-механистических взглядов, куда и церковь не очень-то помещалась, но пожар воспринял как знак – пора, мол, уезжать из Елабуги, подталкивают его прочь на поиски своей судьбы. Только вот куда ехать?

Ещё в Казани, будучи гимназистом, Шишкин мечтал о петербургской Академии художеств. Да уж очень далеко до столицы – неведомый, почти сказочный город Петербург. Папенька Иван Васильевич первым из елабужан посетил его, и ничего утешительного не рассказывал.

«Москва куда ближе, – говорил он, – и для купца приветливей».

Вскоре в Елабуге объявились как раз московские иконописцы, приглашённые для росписи соборной церкви.