Андрей Томилов - Шёпот времён

Отец увидел копанину и подозвал меня:

– Гляди, паршивец бурундука добыл.

Из-под огромного валуна были вывернуты мелкие камни, выдраны корни росшего рядом кедра. В глубине расщелины виднелись кедровые орехи.

– Бурундуку эта кладовая больше не понадобится, снимай рюкзак, да нагребай туда орех.

Я откинул ногой бурундучка, придавленного медведем. Встав на колени, стал выгребать из углубления орехи. Набралось, пожалуй, что, целое ведро. И, как оказалось, ни одной орешки пустой, или испорченной, не попало.

Когда урожай на кедрах, – все лесные жители пируют. Да и люди, нескончаемым потоком лезут в тайгу, – колотят и колотят деревья огромными молотками, устроенными на длинных шестах. Поднять такой молот под силу только двоим, а то и троим недюжинным молодцам.

Но бывает такой богатый таёжный урожай не часто, – раз в три, четыре года. А то и того реже.

По ранешным временам, – опять эти времена(!), ну а что сделаешь, приходится вспоминать, сравнивать. Так вот, тогда, в кедрачах строили орехо-промысловые базы. На доброй базе до ста человек жили, и работали. Люди специально отпуска брали, чтобы на ореховку попасть. Хорошо зарабатывали за сезон.

Это ладно, если кедрач лёгкий попадёт, – колотовник. Когда от колота вся шишка сходит. А если дубняк? Ни каким колотом не собьёшь шишку. Приходится лазить по кедрам. Кто по проворней в бригаде, тот и на верх. Лёгкий шест ему в руки, и вперёд. Залезает на кедр, усаживается и давай шестом шишку с боковых ветвей сбивать. Внизу только успевают собирать.

Трудная работа, но делали её.

А ещё до ореха, на этой базе грибы готовили. Там же перерабатывали, консервировали. Ягоды разные. Дикоросы.

Это только представить, какие горы и горы продукции выдавала Сибирь. Это же эшелоны за эшелонами шли, с самого Дальнего Востока.

И всё кануло.

Теперь не нужен кедровый орех, ни ягоды, ни грибы, ни пушнина. Америка да Китай что-нибудь придумают взамен, накормят, оденут.

Сколько у нас земли. Сколько простора, тайги. Как бы мы все могли жить хорошо…. Как бы могли.

2012 (Записано по рассказам штатного охотника с севера Иркутской области)

Деревня перестала быть брошенкой, перестала быть забытой и удаленной и время, давно остановившееся, вдруг вновь зашагало быстро, стремительно, а какая никакая дорога, пробитая от большака, все чаще приносила новости. Правда, дорога та была в основном для тележного хода и, скорее всего оттого, новости приходили в деревню скрипучие, нерадостные, и селяне даже побаивались их, не ждали радости.

Да и чему было радоваться-то, – сами живы, скотина, слава Богу, жива, здорова, в огороде кое-что родится, и ладно, остальное приложится.

А что у Петровны оболтус сын из тюрьмы до дому не доехал, – в районе с дружками пивной ларек ковырнули и сразу обратно в кутузку, так это еще как посмотреть, – для кого эта новость кислая, скрипучая, а для кого и очень даже хорошая.

Вот, например дед, что живет в конце улицы, прослышав про Петровниного варнака, даже не мог улыбку сдержать:

– Туда ему и дорога, и место его только там, супостатина окаянный. Поделом ему.

Вспомнилась та летняя, душная ночь, когда беспокойство за не появившегося с пастбища бычка погнало старика за поскотину, где он и прихватил с поличным разбойника, решившего сбагрить парное летнее мясо в район.

Дед подоспел как раз вовремя, – уже мешки с мясом на телеге лежали, сукровицу из себя выдавливали, а усатый супостат шкуру бычью в кочки болотные втаптывал, рядом выпячивались из воды кишки, упорно не хотели тонуть.

Шуму было, конечно, много. Старик свое взял, – мотался в район и на телеге, и верши чуть не каждую неделю, и взял. Бычишка тот из годовалого теленка постепенно превратился в огромного бугая, который уже два года ублажал все колхозное стадо, а колхозный бычина с позором убегал от него в ближайшие леса.

Знакомые селяне, кто был в курсе судебной тяжбы, только головой мотали, но спорить с дедом, а тем более свидетельствовать на суде, отказывались наотрез, – себе дороже.

Старик же дружбы с селянами никогда не водил, – кто они есть, чтобы их дружбой одаривать. Жил как-то особняком, правда, когда в мужиках ходил, ломил по хозяйству за пятерых, нужды семья не знала. Да и какая семья-то, – он да старуха. Детей-то по молодости много рождалось, да видно, и грехов на душе немало было, – помирали детишки, едва дожив до двух лет. А посему, подкравшуюся старость скрасить некому было, да и помощи ждать не приходилось.