Вусал Гаджиев - Притча

Немного оклемался. В себя еще не пришел, но уже на пути.

Незнакомый, неприятный запах. Меня всегда интересовало, почему плохие запахи сильнее хороших запахов. Или почему ложка дегтя может испортить огромную бочку меда.

Запах этот был, будто в комнате лежала протухшая рыба, но вместе с тем в комнате побрызгали лучшими французскими духами. И все же запах протухшей рыбы в этом симбиозе запахов был доминирующим, он побеждал запах духов.

Но меня всегда успокаивало то, что даже уголек света, где бы он ни появлялся в бесконечности тьмы, оказывался победителем – он нес свое «слово», эта песчинка света была сильнее везде. Стало быть, эти запахи, ложки дегтя – это свидетельство превосходства зла над добром на Земле (зла больше), а превосходство света это значит, что в итоге добро победит.

Мысли – мои скакуны. Куда вы мчитесь?

Вода. Киваю в знак благодарности. Знак. Хм. Выпил до последней капли. Чувствую, что стало лучше. Слабость, но шума в голове и стука в висках нет. Осматриваюсь. Вроде, гостиная. Кресло напротив дивана. Большое. Стол со стулом в углу комнаты. Нет телевизора. Полоса солнечного света пробивается сквозь длинное, но низкое окно. Пластик.

– У тебя что-то случилось? – первый садится на кресло, второй одновременно на стул в углу. Пристально смотрит.

Опускаю глаза. Мгновение. Вскакиваю.

– Я должен идти, – вспомнил про маму. Голова закружилась от резкости. Закрываю глаза – пытаюсь обнаружить себя в пространстве.

– Я пойду с тобой, – первый, – Кстати, меня зовут Илья. Рудольф, – показывает на насупившегося теперь уже знакомца в углу.

Я сбит с толку. Куда он пойдет со мной? Зачем?

– Руслан, – представляюсь.

Улыбается. Илья. Недолгое молчание. Перевариваю.

– Мне нужно идти, – еще раз.

– Пойдем, – еще раз.

– Куда? – неловко.

Кто он вообще такой? Зачем ему идти со мной?

– А куда тебе нужно?

Молчание. Перевариваю.

– Сегодня годовщина со дня…, – голос сам пропал. Захотел и пропал.

А что хочу я? Хочу к маме. На кладбище.

Молчание. Собираюсь с духом. Набираюсь сил.

– Мне нужно на кладбище, – проговариваю быстро и нечетко.

– Я пойду с тобой, – Илья уверен в голосе и тверд во взгляде.

– Зачем? – чуть больше решительности в голосе.

– Тебе сейчас нельзя оставаться одному.

Смотрю на сидящего в углу нового знакомого. Рудольф. Ухмылка. Какой неприятный тип. От таких поддержки не дождешься.

Иду к выходу. Илья следует за мной. Не знаю чего больше сейчас – растерянности от того, что, по большому счету незнакомый человек идет со мной на кладбище (хотя логика в его действии есть), или удивления после знакомства с этими двумя самобытными, а, скорее даже, причудливыми людьми.

– Пешком или на маршрутке? – спрашивает Илья уже на улице.

Пожимаю плечами.

– Пошли пешком, – предлагает он, – Знаю, как можно хорошенько сократить. Тысячу раз был там.

Чувствую себя необъяснимо. Вспоминаю, что был на грани от смерти. Вспоминаю причину и обстоятельства нашего знакомства. Удивительно. Триста дней безвылазно дома, и столько событий, столько насыщения сразу, в первый день за границами квартиры. Вспоминаю маму. По-прежнему больно. Но не так, как раньше. В том смысле, что боль не так остра. Мозг занят не только этим. Удары памяти не сбивают. Вспоминаю второго. Рудольф. Что за тип? Чувствую себя чудно.

Илья что-то говорит. Но мои мысли далеко. Мое внимание далеко. Я далеко. Пока он трижды не повторяет вопрос.

– Я спрашиваю, что вынудило тебя полезть на крышу? – Илья ненавязчив, несмотря на то, что уже трижды спрашивает одно и то же. Но это моя вина – не услышал первые два раза.

Молчание. Перевариваю.

Переварил, но сказать нечего. Вернее, не хочу. При этом в отношении Ильи нет ощущения «не твое дело». Просто не хочу говорить об этом.

Илья что-то говорит. Но я опять не слушаю. Не заметил, как уже дошли. Я был на кладбище пару раз, но не помню, чтобы добирался сюда настолько быстро. Даже на такси. Осознаю, что не знаю, где находится могила. Чувствую слабость. Ударов памяти нет, но есть удушение осознания. Не хватает воздуха. Вдох-выдох.

– Успокойся, – Илья.

Забыл уже о нем. Смотрю на него как на незнакомца. Абсолютного. Совсем не до него. И не до Рудольфа. Снова во власти воспоминаний.

Вдох-выдох. Большое дерево. Опираюсь спиной и медленно сползаю. Сырая земля.

Вдох-выдох. Осознание. Вижу маму в этой земле. Это невозможно. Больно. Плачу.

– Почему так? – срываюсь на крик, – Что я сделал? За что?