Вместе со мной по тропинке идут две женщины, им тоже на концерт. Разговорившись, карабкаемся наверх по отвесному склону, немного не дойдя до лестницы. От них узнаю историю концертного зала, местные называют его тарусский дом литераторов. И всё встаёт на свои места.
Несколько лет назад, пленившись аурой Тарусы, знаменитый итальянский художник купил участок, где стояла снесённая в середине прошлого века дача Цветаевых, и построил здание в стиле усадьбы. Развесив витражи и поставив скульптуры, он подарил городу роскошный концертный зал – Тарусский Дом Литераторов, как метко окрестили его в народе. Знаменитый пианист из Нью-Йорка Сергей Дрезнин тогда же приобрёл дачу в Тарусе. По словам моих спутниц, в последние годы Таня была очень дружна с его женой.
Зал был переполнен, темнота за окнами и алый цвет гостиной с лунными отблесками витражей вносили тревожную ноту. Фигура маэстро и рояль, казалось, слились в одно целое, мощный глубокий звук говорил о вечном. Такой вдохновенной игры мне ещё не приходилось слышать… Пристально вглядываясь в лица, я хотела встретить хоть одно знакомое, но тщетно, столько воды утекло, столько поколений сменилось. В антракте узнала, что Тани не стало в конце мая, скорей всего – сердце. Она собиралась лететь в Уганду, на руках были билеты. Никого из родственников на концерте нет, слишком свежа утрата.
После концерта маэстро предложил помянуть Татьяну. В фойе вынесли бокалы с красным терпким вином… В нескольких шагах от стола стояла молодая стройная женщина вся в чёрном. Черты её лица невольно напомнили юную Таню. Мне почему-то подумалось, что это Полина…
«Что значит Крым? Так трудно разгадать…»
Что значит Крым? Так трудно разгадать…
Сердец смятенье, горы, взгляды моря,
Безбрежность дней и света благодать,
Съедающая беспощадность горя…
Забытый миг, где ветер воздух рвал,
Дрожал изгиб поверженных травинок,
И неприступность обнажённых скал,
И двух сердец всё тот же поединок.
И лёгких волн форосских бирюза,
Над ними друзами нефриты сосен,
И зычная июньская гроза,
И щедро-нежная голубка-осень…
И древний величавый Херсонес —
Крещения свидетель, пращур крымский —
Под рокот волн хранит тайник чудес,
И понт шумит без у молчно Эвксинский.
«Форосская осень у моря пригрелась…»
Форосская осень у моря пригрелась,
Она шелестит еле слышным крылом,
На самых верхушках у клёнов зарделась
И птицей упала в скалистый пролом.
Как тихо вокруг… Даже море застыло.
Я вижу, как сосны вкосую к воде
Корявых стволов своих жёлтые жилы
Нагнули от ветра, как в тяжком труде.
Как тихо… Скажи, для чего бесконечность
Лазури небесной и моря разлив,
Осенняя нега и тайная вечность,
Когда дни лукавы и взгляд горделив?
О, нам бы учиться смиренью у неба,
У осени щедрой, чьи дни – благодать,
Желанному вкусу созревшего хлеба,
И жажде творящего – сердце отдать…
И вижу, как ты, боль свою не скрывая,
Уходишь совсем и, не внемля судьбе,
Со смехом злословишь, но жизни кривая
Заставит, заставит вернуться к себе.
«Ты помнишь настоянный воздух Мисхора …»
Ты помнишь настоянный воздух Мисхора —
На розах, на травах – сильней розмарин?
Дыхание сосен, свободу простора
И моря усталого аквамарин?
Ты помнишь осколок небесного света,
Когда догорала над морем заря,
Когда всё молчало – ни слова обета,
Лишь память томилась огнём алтаря?
Что было меж нами? Судьбы ль натяженье,
Созвучье сердец иль открытый восторг?
Двух полюсов равных магнит притяженья —
Вражда и единство, конец и исток?
Теперь я уже ни о чём не жалею,
И память волной зализала твой след…
Но только от воздуха сладко пьянею
И так же боюсь леденящего «нет».
Любовь настигает – и некуда скрыться,
Обиду не смоешь слезы серебром…
Как тихо сидела над пропастью птица,
Боясь шевельнуть присмиревшим крылом.
Казалось, минуты застыли у взора, —
Так время молчало, так длило укор…
Лишь только настоянный воздух Мисхора
Всё слушал цикад неcмолкаемый хор.
Читать дальше