Антон Прус - Как я не стал богословом

Так я и нашел свою вторую любовь, в Хибинах, при поддержке горных лыж и белого вина. Это теперь я с величайшим удивлением понимаю, что чудом нашел «свою» в угаре студенческих пьянок и необязательного секса с малознакомыми девушками. Тогда я только интуитивно понял, что нашел опору в мутном болотце своей ненужной жизни. Питер скрылся в тумане, и я оказался московским доктором-травматологом в травмпункте на Варшавском шоссе, а вокруг поликлиники ходила моя молоденькая любимая жена с коляской и новорожденной дочкой, которую я назвал именем, означающем на древнееврейском – дар божий.

И вот тут меня накрыл СТРАХ. Страх за то, что я сделал, что оставил первую жену, бросил маленькую дочку, назвал ее «чужой». Не раскаяние, а страх за жизнь второй дочери. Я присутствовал во время родов – она не задышала сама, ей пришлось помочь. Потом снова, на руках у жены она вдруг перестала дышать, а может мне показалось. Я встряхнул ее и приложил к груди матери. Дочка очнулась и стала сосать грудь. Но ночами меня мучили ужасы о том, что она умрет, что бог меня накажет, что нужно как-то все исправить. Я стал ходить по книжным православным лавкам, покупать все книги подряд, умолять священников в церквях стать моими духовными отцами. Рванул в деревню к бабушке и крестился вместе с маленькой дочерью в полуразрушенной церкви, там, где лазал по развалинам в детстве, осторожно переступая огромные взрослые какашки, и этот образ надолго остался у меня в голове как образ церкви. Пил со священником кагор в алтаре, попросил рекомендацию для поступления в семинарию и твердо решил стать священником. «Свои» должны были быть только в церкви. Где же еще?! Да и Бога нужно было как-то задобрить. Я решил отгородиться от бывшей «греховной» жизни забором из священников, и в голове у меня были сплошные кресты.

Но и священники только в моем пылком воображении неофита могли мне помочь. На самом деле они оказались, как правило, малообразованными, уставшими, раздражительными, придерживались пещерных взглядов. Я очень старался объяснить их необъяснимое поведение, читая всевозможные назидания и поучения. Тщетно. Чем благообразнее был священник и его окружение, тем хуже обстояли с ним дела, и тем меньше мне хотелось с этим кругом общаться. Оказалось, что в церкви – все как в жизни, и приличных людей там так же мало, как и везде. И они, приличные люди, никому не нужны и в церкви. Их там убивают, изгоняют, лишают, преследуют. И вот, в начале сентября 1991 года убили известного православного священника, богослова, проповедника, мыслителя и писателя. И это перевернуло мою жизнь уже в который раз.

Мне снова показалось, что вот же, все приличные христиане шли за этим великим человеком, что они и есть носители истины, которая мне так нужна! Естественно, я стал прихожанином этого храма, усердно посещал все службы, покупал и читал все книжки, стал преподавать в воскресной школе при храме, вести группы для взрослых, а потом стал учиться в православном университете при приходе. А так как в православии с управлением всегда беда, ну не могут православные ни расписания составить, ни документы на грант, ни помещения под занятия найти, ни книжку издать – ну что делать, взялся с товарищем за все это, и вся моя медицина, где зарплата была целых 10 долларов в месяц, пошла прахом.

Прошла пара лет, и у нас были и помещение, и 120 преподавателей, и деньги на их зарплаты, и не в месяц, как у меня в поликлинике, а 15 долларов в час. И толпы студентов, и куча изданных книг. Однако последователи убитого священника посчитали, что истина перешла от него к ним, его ученикам, и что никого из тех, кто не знал покойного, привлекать нельзя. Как же, сказали мы, ведь образование должно быть лучшим, нам нужны лучшие философы, переводчики, богословы, филологи, лингвисты, искусствоведы. И издавать мы должны лучшие книги в этой области, а не унылые воспоминания друзей об убитом… Так нарисовался раскол, и с виду приличные люди кричали с амвона во время проповедей, что работать с моим другом, ректором Университета, и со мной – это плевать на могилу покойного. Мы стали врагами в своем приходе, и хотя годы спустя те священники извинились перед нами, обратно мы не вернулись.

Мы снова остались одни – прекрасные люди, готовые вот-вот стать «своими». Несколько соратников: наши учителя – божественные досоветские старички, современные философы, богословы и просто умные люди, поддержали нас. Мы же решили, что если и строить, то по примеру лучших университетов мира. А чтобы понять, как там все устроено, нам нужно было поучиться именно там. Первым поехал мой друг, ректор, потом еще пара преподавателей. И вот, настала очередь проректора и издательского директора, то есть моя. И, конечно, я был уверен, что именно в Оксфорде я найду «своих», только там, меж готических соборов и темных пабов, ходят великие и ужасные мыслители, к которым я себя, безусловно, причислял! Вот только нужна была рекомендация православного священника, а с нами был только наш любимый игумен, но он был чаще пьян, что не мешало ему быть одним из самых чистых душ на свете, которых я знал.