Андрей Ланиус - Слово в судьбе. Исторические очерки

Один из стратегов вызвался пить вторую чашу вместо царя, но Митридат отверг с усмешкой и этот вариант.

– Нет! – заявил он. – Боги никогда не ошибаются! И если из жизни суждено уйти мне, то царем станет тот из моих сыновей, чье имя вы узнаете, вскрыв завещание.

Марк Марий молчал. Он не знал секрета этой уловки, но он хорошо знал Митридата и понимал, что коварный восточный союзник вряд ли стал бы полагаться на волю случаю.

А это означало, что Луций был обречен, а он, старший советник Марий, отвечавший перед Серторием за жизни своих подчиненных, ничем не может ему помочь, слишком очевидны были улики, как и абсолютно непогрешим был метод, предложенный царем для разрешения спора.

Один только главный евнух знал секрет того, что должно было свершиться в ближайшую минуту. Не очень сильный яд был растворен в обеих чашах. Но закаленный многолетними тренировками могучий организм царя, вдобавок, принявшего только что противоядие, выдерживал опасное испытание, тогда как второй «дуэлянт» был обречен на смерть без малейшей надежды на спасение – конечно же, «по воле богов».

«Боги», естественно, всегда были на стороне Митридата, гость же погибал, причем, не мгновенно, а в страшных мучениях, и это тоже приписывалось «воле богов», а главное, подпитывало слухи о том, будто боги во всем покровительствуют понтийскому царю!

Митридат лично следил за тем, чтобы подобные слухи безостановочно разносились по всей Передней Азии и всему Средиземноморью.

Похоже, нынешнее происшествие призвано было добавить свежей энергии этой циркуляции.

– Бери же бокал! – изрек свое последнее слово грозный царь.

Евнух почти уперся золотым подносом в грудь обреченного римлянина.

Под сводами шатра установилось гробовое молчание.

Собравшиеся здесь стратеги были опытными царедворцами и всякого навидались на своем веку. Им доводилось наблюдать и те редкие случаи, когда Митридат, подчиняясь внезапному порыву, мог сменить гнев на милость. Но для этого требовался какой-либо весьма необычный ход, какая-то перемена в настроении царя.

Однако сейчас ничто не указывало на возможность такой перемены.

Стратеги всем своим существом ощущали внутреннее торжество своего властелина и не видели ни малейшего шанса для римлянина. Разоблачительное письмо по-прежнему лежало на столе и взывало о наказании за предательство.

Нет, у этого римлянина действительно не было ни одного шанса на спасение.

Ни единого.

Всего несколько мгновений могла еще продолжаться пауза, мгновений, которые были последними у римлянина на этом свете.

И они, эти мгновения, уже истекали.

Но Луций так и не протянул руку за чашей.

В звенящей тишине он поднял на Митридата глаза и твердо отчеканил:

– О, великий царь! Прикажи, чтобы принесли еще одну чашу, вдвое большую этих.

– Зачем? – удивился Митридат.

– Я не хочу, чтобы ты умер прежде, чем разобьешь своих врагов. Уж лучше уйти из жизни мне, по доброй воле, оставаясь невиновным. Я солью в одну большую чашу вино из обеих малых чаш и выпью всё до дна. Это и будет моим выбором, который мне подсказали в эту минуту боги!

В шатре раздались одобрительные возгласы. Все стратеги понимали, что письмо настоящее, и что Луций – предатель, но этот римлянин оказался настоящим мужчиной и нашел достойный ответ, который позволял царю с честью выйти из щекотливой ситуации. Такое умение в придворных кругах ценилось особо.

Да и сам Митридат был удивлен находчивостью человека, который нашел крохотную лазейку там, где никакого выхода не было вообще!

Речь римлянина нежданно успокоила царя. Он велел евнуху унести чаши, а Луцию приказал идти в свою палатку и там ожидать решения своей участи.

Наутро советника нашли в своей палатке мертвым. Судя по всему, он, хорошо понимая, что позора не избежать, покончил с собой, бросившись на меч.

Поговаривали, однако, что Луций был убит иберийцем, посланным Марком Марием, который не хотел, чтобы эта история омрачила союз Митридата с Серторием.

Как бы там ни было, но Луций оказался единственным из смертных, кому удалось отвести от себя роковую чашу Митридата, пусть и не надолго.

Зато слухи об этом еще долго передавались из уст в уста по всей понтийской державе.

Митридату так и не удалось ни взять Кизик, ни выбить с перевала Лукулла, действительно набравшего на свои средства новые легионы.

Поневоле царю пришлось отводить свою голодающую армию на зимние квартиры.