Ванда Петрова - Курган. Mound

И, словно услышав мой призыв, свистнула какая-то птица, видно из оседлых, не покидающих своих родных мест никогда. Я шагала и шагала по степи, вслушиваясь в тишину, всматриваясь во всё, что попадалось на глаза. Вот и ещё одно живое существо – муравей! Не из тех, что строят замысловатые муравейники, а – степняк, красный, большой, с поднятой задней часть своего туловища, как хвост у скорпиона. Я обрадовалась встрече с муравьём, как с хорошим старинным другом и пригласила его идти со мной, сухой травинкой, преградив ему путь и стараясь направить на полдень. Но муравей решительно перебрался через сухую былинку, гордо пронеся свою, поднятую воинственно, часть туловища и побежал по избранной им дороге.

Я шла уже второй час, хотелось, есть, пить, но желание поскорее увидеть курган было сильнее усталости и голода. «А вдруг нет его?!» Эта мысль, раньше никогда не приходившая в голову, так ужаснула, что, бросив сумку, я заторопилась, чуть ли – не бегом, в страхе озираясь по сторонам. Стало так страшно, будто, вот только что была с кем-то надежным вместе и неожиданно осталась одна в этой глухой бескрайней степи! Я задыхалась, во рту пересохло, кололо в левом боку. «Не найду!» – подумала в паническом диком ужасе, и безысходное отчаяние перехлестнуло горло, как удавкой. Опустившись на колени, затем сев на пыльную колючую траву, я выдохнула пересохшим горлом: «Юра!» В ушах стоял звон, и чувство невозвратной горькой утраты болью окольцевало левую часть груди. Солёные скупые слёзы не проливались освежающей влагой, а жгли глаза. Пискнула несколько раз какая-то птица, нагоняя ещё большую тоску и отчаяние.

Прижимая левую руку к боли в груди, правой опираясь на сухую землю, я повернула голову и, не веря своим глазам, вдали увидела возвышение, на котором виднелась сухая полынь вперемежку с высокими колючками.

Кто изведал чувство горькой потери, но вдруг к нему возвращалось то, что он считал навек утраченным, тот поймёт, какая радость охватила меня, вытеснив из груди боль, освежив пересохшее горло и возвратив силы. Вскочив с земли и в миг единый добежав до брошенной сумки, подхватив её на ходу и, развернувшись, я поспешила, что было сил, к моему кургану!

Там, на вершине, до которой наконец-то в яви опять добралась, я упала в уже сухую полынь, среди колючек, на пыльную сухую землю и зарылась лицом в этот запах – запах счастья.

У каждого человека есть свой запах счастья, у меня, оказалось, был вот этот – запах этого пыльного степного кургана. Я даже слышала, как застенчивый, милый голос негромко произнёс: «Дуняша». Сердцем слышала, душой слышала. Все оттенки.

Я вдыхала запах моего счастья и слушала, слушала: «Дуняша». Так и уснула, в полыни с запахом счастья и звуком дорогого голоса. Проснулась от сильной жажды, я так и уснула, даже не попив воды, и счастливая, какой и забыла уже, когда просыпалась. Может, мне и снилось что, но ничего не помнила, ни одного даже самого мимолетного сновидения. Солнце было ещё высоко, да и по времени до обратного рейса было несколько часов. Мне спокойно и уютно было на вершине кургана, радовали окружавшие запахи засохшей полыни, колючек, трав, сухой земли, пыли.…

Напившись припасённой в дорогу, ставшей тепловатой, но всё равно вкусной, воды и плотно, с аппетитом, поев, я наконец-то воочию обошла вокруг кургана. И по спирали взошла на плоскую его вершину, по пути наломав сухой полыни, как когда-то набирала охапки степных цветов. Другого никакого чуда не случилось, но я и не ждала. Для меня было уже то чудом, что курган был цел. И я была здесь, на кургане …

От моих дум на вершине кургана оторвал меня сигнал машины. Какой-то сердобольный автомобилист, заметив меня, решил предложить – подвезти до селения. И так бывает, доброе дело не к месту. Поскорей раскланялась я с добросердечным водителем автомобиля, заверив его, что я здесь не одна и свои дела. Извинился вежливый проезжий, рванул на всём авто, только пыль скоро напоминала, что кто-то был здесь.

До обратного автобуса было ещё время. Я спустилась к подножию кургана, по памяти нашла то место, где так целовал меня Юра, а потом пролежал в сочной траве до заката, и сама прилегла, глядя в высокое светлое безоблачное небо, по которому неспешно катилась солнечная колесница, приближая нашу с курганом разлуку.

Что случилось в тот далёкий май с Юрой там за границей, я так и не знаю. Но, то, что мой милый жив, я знаю точно. Ничего больше не знаю. Это единственное, что судьба разрешила мне узнать про Юру, как бы, в насмешку и в наказание за мою глупость.