Евгений Кузнецов - Цвет страха. Рассказы

И пошёл строго по тем самым рельсам, по тем самым шпалам. – В ту самую сторону. – Лишь бы так.

На конце узла – оказался, как же ещё, стрелочник.

Я ему всё объяснил.

Он, всё поняв, подумал.

Надо бы мне выйти в город, надо бы мне сесть на такой-то троллейбус, надо бы проехать до такой-то остановки… Там будет ещё один узел… И там – может быть, может быть…

И я, конечно, торжественно – на ту ближайшую остановку.

А город тот, известно, сплошь военный, кругом воинские части, на улицах тут и там офицеры.

А я – солдат. И раннее утро. Не в увольнении же я…

На мне даже нет ремня!..

Как стоял ночью, качаясь, у печки – осознавая и мечтая, – таков и теперь. Хорошо ещё, что в шапке.

В городе, где всё так пахло незнакомым городом… бесстыдно озираясь, добрался, спрашивая именно женщин, до остановки… дождался того «номера»… запрыгнул в переднюю дверь… сунулся сразу в кабину к водителю!..

В троллейбусе несколько пассажиров, вижу, в форме: всем ведь сейчас на службу, на работу.

Водителю, мужчине, я всё объяснил.

Водитель, всё поняв, промолчал.

И вот: троллейбус медленно и бесшумно плывёт по незнакомому мне снегу… медленно останавливается… медленно, открыв двери, зачем-то стоит… закрыв двери, опять плывёт… медленно поворачивает с улицы на улицу… зачем-то…

Никогда в жизни я не ездил в кабине троллейбуса!..

Но вот я бегу: опять проверяются на разрыв шинель и сапоги.

На том узле – к первому попавшемуся чумазому путейцу – толковому, толковому, толковому.

Всё. Стою на платформе. Стою. Мимо меня тянется и тянется какой-то бесконечный «товарняк»: цистерны, лес, вагоны… цистерны, цистерны, лес…

Чей это, чей «товарняк»?..

Я обречённо смотрю в его призрачный конец…

Вон вдалеке и последний вагон…

Кажется, дверь открыта?..

Да, открыта!..

Кажется, в ней даже стоят…

Милостиво приближается ко мне тот вагон…

Я вынул руки из карманов наизготовку.

Мой прапорщик и мой солдат глядят на меня со страхом.

…Потом стояли здесь сутки.

Ярославль, 15.03.2009

Каждый это сам по себе знает и понимает! – Чуть вспомнит хотя бы давнишнее семейное застолье… школьный подростковый вечер… весёлую юношескую компанию…

А люди, хотят не хотят, – любят, любят тех, кто пляшет.

Пусть тот даже какой-нибудь такой-сякой – но едва он вышел на середину…

И все – умилились!

Хотя – не ведая того – вовсе и не ему, а традиционным, что у каждого в крови, ритмам и движениям.

Но вмиг – ему, пляшущему, всё простили… ну – вроде бы готовы простить…

Лишь бы он, как говорится, – знал, как надо.

Ведь тот, кто пляшет, особенно искренен, распахнут. – До красноты или до белизны его лица.

Так как искренен – по-особенному.

Тот, кто пляшет, он – откровенен.

Даже если в его пляске угроза. – Всё-таки очевидная!

Даже если его пляска лицемерна. – Зато эта причуда открыта!

…Плясали и пляшут все истинно или отчаянно счастливые.

Плясали, на потеху, и падшие…

Плясали и преуспевающие удачники. – Или пройдохи, или палачи.

Таковые плясали – именно пред очами своих властителей иль нарочно на глазах у своих холуёв.

…Пляшешь – любят.

Запляши – и полюбят!

У нас в армии, в нашей технической части, – в роте, правда, охраны, но одной казарме – был такой: Эдик Баг о ров.

Даже сию минуту – спустя десятки лет! – это звукосочетание режет мне слух…

Как он резал тогда – всей его роте, всему начальству роты, всей, наверняка, воинской части!

Эдик не Эдик – почти никто из сослуживцев не знал, как правильно, что называется, – по-ихнему.

Но все произносили это имя, точнее – одну фамилию, с восторгом и с ужасом!..

…Первые, в «карантине», дни и недели службы – сумасшедшее дни! – никто друг друга даже вроде бы и не замечал.

«Рота, подъём!»…

Портянки…

Ремень…

И – только бы в строй.

За сорок-то пять секунд!

Потом – стали узнавать друг дружку не только по росту… не только в лицо… но и по именам…

И в первую очередь разобрались, кто кому земляк.

Потом – кто курит, кто не курит… кто к окну в одиночество, кто на спортплощадку…

И короткими минутами между построениями – за пришиванием воротничков и написанием писем домой – стали собираться по углам казармы кучками…

Наконец в одном таком кружке робко зазвенела – словно нечаянно залетев в открытое летнее окно – гитара… голос мальчишеский, тихий и грустный, стал намекать об истинных человеческих чувствах…