Николай Зайцев - Тайна Утреннего Света

Когда первые бокалы стали пусты, и настроение гостя поправилось к лучшему, произошедшее с ним, вчерашнее и уже ближнее сегодня, отдалилось для будущих раздумий, он рассказал Никитину о счастливой судьбе рукописи романа, умолчав, однако, о переменах в своей жизни. Хозяин к известию о выходе книги отнёсся с искренним дружеским радушием, столь редким в писательской среде, как естественно и сама дружба в этом сообществе. Давно Царёв не встречал душевного участия, как в своих маленьких радостях, так и многочисленных бедах. Он, как и многие творческие натуры, был страшно одинок и носил переживания в себе, страдая, негодуя, подумывая о непримиримости враждебного окололитературного общества к настоящему искусству, и в поисках выхода из ужасающей нищеты доходил до абсурда – мечтал о деньгах, которые должны были стать наградой за мытарства среди всеобщего непонимания, а скорее нежелания признавать его работы, как явления в прозе настоящего времени. Деньги, однажды, свалятся, как снег на голову и тогда всё переменится, он сам будет издавать книги и обязательно поможет своим друзьям, гениальным, но неудачливым в своей искренней доверчивости, что когда-нибудь они будут прославлены за бескорыстный труд и желание своим творчеством приблизить мир человека к образу и подобию Создателя. Но мечты о столь важных переменах в литературе немало и помогали – он не стал похож на писателей, что считали себя непризнанными талантами, ходили по редакциям и на богемные тусовки с небритыми подбородками, нечёсаными космами, в небрежно надетой, мятой одежде, верующих именно в такой образ гения, забывшего о быте и себе в угоду творчеству. Их произведения были скверны и убоги, как и они сами, но в своём кругу они выражали несогласие со всем и всеми, из них выросли диссиденты, которые обозначили направление литературы бунтарей – бездарной, но много и громкоголосой. В благородном порыве мыслей Царёв предложил радушному хозяину те пятьсот долларов, что хотели стать началом его добрых деяний. Но поэт неожиданно отказался.

– Но почему? – спросил ошеломлённый неожиданным неприятием помощи Царёв. – Я же от души. Получил часть гонорара и хочу поделиться. Радостью своею к тебе повернуться.

– Я и так рад, что ты пришёл и радость моя в разговоре с тобой. А деньги спрячь, мне хватает того, что есть – дом, сад, друг, поэзия и более мне не надобно, – обнародовал своё отношение к богатству поэт. Царёв нехотя убрал доллары в карман и от неудачи вспомоществования загрустил и начал усиленно глотать хозяйское вино. И тут, вдруг, на дворе залилась лаем собака. Звуки этой собачьей неприязни были так яростны и надрывны, что встревоженный хозяин поспешил пойти узнать о происходящем на улице. Он вышел, но лай не только не прекратился, а ещё более усилился, прорываясь на визг. Гость выглянул в окно и увидел Леона, проходившего мимо рвущегося к нему пса, едва удерживаемого хозяином. «Как это он меня нашёл?» – едва успел подумать писатель, как Леон вошёл в комнату.

– Так я и подумал, Пётр Петрович, что вы здесь. С кем можно поделиться радостью, как не с другом. Николай Иванович особа известная и замечательная во всех отношениях, – обратился он уже к вошедшему Никитину.

– Вам известно моё имя? – не очень вежливо спросил хозяин.

– Я всего лишь один из многих почитателей вашего таланта. Читаю, как вы понимаете ваши произведения, а имя автора на обложке. И, как видите, мне известно даже место вашего проживания. Простите, что без приглашения, но у нас с вашим другом неотложные дела и потому мне пришлось поторопить нашу встречу. Я займу своими заботами совсем немного времени и понимаю, что вы обеспокоены недружелюбием собаки к моей заурядной личности. Дело в том, что моя нелюбовь к этим животным чувствительна им и отражается дикой злобой при моём появлении. Извините за этот непростительный промах моей аморальной позиции ко всему собачьему роду. Надеюсь, не буду столь же ненавистен вам, поскольку испытываю самые приязненные чувства к вашему дому, и творениям, которые здесь создаются. Моё желание подружиться с вами искренне, но если оно будет отвергнуто, обиды таить не буду, напротив очень огорчусь такою неприятностью, – Леон изобразил на лице грусть, но его глаза не участвовали в движениях лица. Взгляд поражал наружным безразличием, потаённым своим присутствием в глуби самого себя. В глазах затаилась вечная, неистребимая, не поддающаяся никаким эмоциям скорбь. Она жила отдельно от его высокой, стройной фигуры, уверенных движений и даже редкой полуулыбки, больше наполненной сарказмом, нежели радостью. Никитин ничего не ответил на похвалы, ни на предложение дружбы, присел за стол, и принялся молча наблюдать за неожиданным гостем. Леон, между тем, удобно расположился на диване, мало заботясь вниманием хозяина, попробовал вина и вполголоса заговорил с Царёвым.