Виктория Габриелян - Тридцать три счастливых платья

– Кристи, Барбара, спасибо, у меня нет слов! Вы воплотили мою идею в жизнь. Я только мечтала, а вы сделали «платье с историей» реальным. А где ваше платье, Бобби?

Барбара царственным жестом указала на манекен с необычным свадебным платьем, расшитым жемчугом.

– Из Пуэрто-Рико, – сказала Барбара. – И что интересно, я купила его в очень несчастливый период своей жизни просто потому, что оно мне понравилось. Оно мне было не нужно, я тогда была замужем за Рональдом – отцом Джеффа и Кристи.

Барбара подошла к ведерку с шампанским, налила себе в бокал немного шипучего напитка.

– Платье долго пылилось в шкафу, дожидаясь своего часа, – продолжала она. – И этот час настал, когда я встретила Фреда. На нашу с ним свадьбу я надела это платье. Обрати внимание, оно скроено в креольском стиле.

Я подошла поближе. Платье открывало плечи и спину, пышные рукава до локтя отделаны кружевом, пелерина с узором из жемчуга небрежно накинута на светлый шелк.

– Для меня это платье – абсолютно особенное. С Фредом мы уже тридцать лет вместе и… счастливы.

Кристи подтащила меня к манекену с великолепным бело-голубым вечерним платьем, расшитым бисером и стеклярусом. Потрясающая работа дома «Кристиан Диор».

– В этом платье я появилась на инаугурации Билла Клинтона, а затем на балу в отеле «Омни» [7] Один из балов, устроенных в честь инаугурации президента Клинтона, прошел в отеле «Омни» в Вашингтоне. , – сказала Кристи.

Сегодня она была одета скромнее. Черные короткие шортики, желтенькая маечка на тонких бретельках и летние босоножки на высокой платформе. Всегда удивляюсь, как все-таки желтый цвет идет блондинкам. Может быть, секрет в белой-белой коже и голубых глазах?

– Поверь, миссис Клинтон на инаугурации мужа была в более скромном платье.

– Охотно верю, – рассмеялась я, представив мымру Хиллари в чопорном деловом костюме. – Ты получила приглашение на инаугурацию?

– Нет, конечно. Можно было купить билет. Вот он, смотри, я его сохранила.

И протянула мне кусок картона, на котором тиснеными буквами с загогулинами было выведено: «20 января 1997 года».

– Это та самая инаугурация, на которой Клинтон играл на саксофоне?

– Та самая, и где Хиллари танцевала.

– О, она еще и танцует.

– Клинтон дал четырнадцать балов в тот день. Самый веселый бал, говорят, был в «Омни». Нам повезло.

– А вот и первые гости, – воскликнула Бобби. – Надеюсь, сегодня мы услышим много интересных историй.

– Точи перо, Виктория, – засмеялась Кристи. – Или что у тебя там? Айпад?

«Там, где узкий перешеек разделяет две реки, Пижму и Вятку, и где находится устье третьей реки, Кукарки, с незапамятных времен жили люди, называвшие себя булгарами…»

– Болгарами, – поправила я бабушку.

– Нет, Виточка, булгарами, их почти не осталось, и многие путают их с чувашами, – пояснила бабушка и, предвосхищая мой вопрос, который уже вертелся на языке, сказала: – Это народ такой в России. Берега вдоль этих речек называли Трёхречье. Там и возник древний город Кукарка.

– Кукарка! – засмеялась я. – Бабуль, ты придумываешь, чтобы еще смешнее было?

– Нет, дыком курциць [8] Малышка. , – улыбнулась моя греческая бабушка. – «Кукар» в переводе с булгарского означает «ковш». Там три речки причудливо изгибаются, вот в народе и прозвали это место – Ковш, а поселение – Кукарка.

– А откуда ты про это знаешь? Потому что учительница или ты там была?

– Нет, мне там бывать не приходилось, это папа рассказывал. Я маленькой девочкой была, такой, как ты. Мне десять лет было.

– Мне – восемь, – гордо сказала я, – и я уже не маленькая.

– Конечно, нет, – пряча улыбку, согласилась бабушка. – Он случайно оказался в Кукарке и оттуда привез маме кружева.

Я приподнялась на локте и попыталась разглядеть бабушкино лицо. Я знала каждую ее морщинку, родинку на шее, каждое пятнышко на руках, но в темноте ничего не было видно. Ночи в Украине черные-пречерные, вязкие. Ни зги не видать. Я не знала, что такое «зги», мне казалось, что это такая черная ночная птица, которая вылетает на охоту в сумерках и иногда задевает людей крыльями, люди пугаются и вскрикивают: «Ой, ни зги не видать!»

Я очень боялась спать одна в большой комнате – зале, где было четыре окна. Два выходили на улицу Партизанскую, а два – на передний двор. Окна всю ночь тускло светились в плотной, густой темноте. Если я просыпалась среди ночи, то не могла разглядеть своей руки, а покачивающиеся ветки в светящихся прямоугольниках были хорошо видны. Они мне казались то Черным человеком из детских страшилок, то огромным динозавром, которого я видела в музее, то соседкой напротив – колченогой и одноглазой тетей Дорой. Но я никому не говорила о своих страхах, потому что мне было стыдно в них признаваться, ведь больше всего на свете я хотела поскорее вырасти и стать взрослой, чтобы уже никого и ничего не бояться.