Евгений Петропавловский - Невесты общего пользования

На обложке: Two Girls, 1911, Egon Schiele. Картина находится в Галерее Альбертина (Вена, Австрия), разрешена для свободного использования, является общественным достоянием.

© Евгений Петропавловский, 2022

ISBN 978-5-0056-0954-0

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

…Это случилось ночью.

Чуб пробудился от бестолковой внутренней дрожи и увидел прямо над собой выпучившуюся из темноты женскую грудь. Она была внушительных размеров и, ничем не выдавая своей принадлежности, расплывчато и неправдоподобно колыхалась из стороны в сторону.

– Ты кто? – испуганно спросил он.

– Мария, – тихо шепнула грудь.

– А-а-а… ну да, коне-е-ечно… – непонимающе протянул он едва слышным и оттого показавшимся чужим голосом.

После этого грудь перед его глазами подёрнулась рябью, и Чуб, зарывшись лицом в горячую подушку, снова забылся: точно безбоязненным нырком трюхнулся в смоляную ямину и враз обеспамятел всеми частями тела.

Второе его пробуждение было менее смутным. Произошло оно уже утром вследствие настоятельной тряски, причиняемой его неудобно согнутой – и от этого затёкшей – левой ноге.

– М-м-мбль, – всхлипнул Чуб, сопротивляясь насилию. Однако вернуться в глухую и благодетельную тьму не удалось. Тогда он обречённо сбросил с себя мокрую от пота простыню и сел на кровати, не преминувшей отозваться жалобным скрипом пружин.

– Вставай, вставай, вставай, алкаш проклятый, хорош дрыхнуть, – зло бубнил отец своим прокуренно-надтреснутым голосом, не отпуская ногу. – Горизонтальная плоскость и без тебя прекрасно обойдётся. Быстро давай подымайся, чучело несчастное!

– Бать, ну чего ты, в самом деле, – примирительно прохрипел Чуб, с мучительным усилием вытягивая взгляд из темноты. – Устроил спешку, будто опаздываешь на пожар.

Он облизнул пересохшие губы и помотал головой, вытряхивая из неё остатки дурного снотворного тумана. Затем поглядел на отца, похожего на престарелого гнома-переростка с распатланными седыми волосами на макушке. И напрягся припомнить, что было с ним вчера и не наговорил ли он родителям зряшных гадостей. Однако память намертво затворилась, уступив место общей недостаточности организма. Да и отец не позволял сосредоточиться, продолжая свою нудную и бессмысленную трясучку, от которой уже начинался паморок в голове.

– Ну отпусти, батя, в конце концов, хватит ногу-то мою турсучить, – Чуб постарался придать своему голосу обыкновенную твёрдость бодрого человека. – Не видишь, что ли, встал я уже. Всё нормально.

– Нормально?! – в крик возмутился предок. – Вот так, значит, получается?!

Чуб вздохнул – и вздох сразу перешёл в зевоту:

– Да-а-аха-хах-х-х…

– Собственную жинку за волосы по всем комнатам растрёпывать да ещё дубасить её чоботом по голове – это, значит, нормально? – не снижал нервного накала отец. – А родительских курей посреди двора гантелью пришибать? А тарелки из окна шпунделять в огород – это, по-твоему, тоже называется нормально? Добро, курицу только одну спроворился покалечить – борщ из неё сварим. А тарелки, между прочим, денег стоят – кто теперь будет новые покупать? Не у каждого настолько мало ума-разума, чтобы гадить в родном гнезде! А у тебя руки-ноги опережают движения мозгового вещества! Ишь, воротился из армии, гусь крапчатый! Каков ушёл, таков и воротился оболтус: нате-здрасьте вам, родители, душевный праздник! Набузырился вдрабадан и устроил представление!

– Ну-у-у… Ладно-ладно, расшумелся, как ветер в пустой трубе. Руками-то меня зачем вот так?

– Не ну! Никто не давал тебе права тут нукать! Ладно когда складно, а у тебя всё поперёк и сикось-накось! Скажи на милость, какая цаца: не тронь его руками! Пьёшь и дна не видишь: напрокудил дальше некуда и свалился, как с корня срезанный! Не троньте его теперь! Иэ-э-эх, уродила же твоя матерь дурака на мою голову!