Нелл Уайт-Смит - Дом и алтарь

Я знаю, что это не так. После того, как умер мой парень, я стала жить тихо. Я никого не трогала, ни с кем не разговаривала, не ходила в компании. Иногда читала, что советовал библиотечный мастер. На работе не просила повышений и никогда не снималась со смен. Однажды мне предложили переехать в другой город, только что заложенный. Я согласилась.

В вечер перед отъездом я вернулась на рабочую базу сдать инструменты и забрать личные вещи, сделав это в неурочный час, поскольку не хотела возвращаться домой до самого поезда. На базе находился в одиночестве лишь один из моих вышестоящих коллег, пьяный. Он решил, что имеет право на моё тело. Я знала, что это не так. Я всегда была сильнее этого дома. Всегда сильнее моих истязателей и насильников. Сильнее каждого и всех.

Я убила его. Впопыхах собрала всё, что смогла найти, покидав в саквояж, села на поезд по записи и спрыгнула с состава в пустошах. Я вернулась домой, полностью проиграв битву за свою судьбу, но выиграв войну за право сохранить личность. Никто не имел и не имеет права на меня. Никто не может сказать, что именно является моим триумфом, а что – поражением, поскольку ни то ни другое не принадлежит никому, кроме меня лично.

Я открываю последнюю дверь. Буря воет, буря ластится смертью по стенам, стучится буря поступью рока в ставни. Свистит. Колотит паровым молотом в хлипкую дверь.

Комната с Инструментами завалена мёртвыми телами. Я не знаю всех этих механоидов, я никогда их не видела. Вглядываясь в одежду и детали высохших лиц трупов, не могу припомнить ничего. Но вот – блестит значок университета на жилетке высохшего тела. Это сотрудник Центра, выручивший меня из притона. Всё начинает складываться – вот пара моих коллег, уехавших из города прежде меня, сосед моего парня, ещё несколько мужчин и женщин, о которых я не могу припомнить ничего, но знаю, что их объединяло – они все помогали мне и проявляли доброту. Дом заманил их в ловушку и жестоко разделался только из одного того, что они были добры ко мне. Никто не имел права терзать меня, кроме него, никто не имел права жалеть меня, кроме него. Все они – теперь он. Вся моя жизнь.

Я разворачиваюсь и снова прохожу через библиотеку. Все мои фантазии переписаны. Нет больше ничего, кроме одной грандиозной битвы внутри моего сознания. Я воительница, и я же злодейка, я страдалица, мучительница и избавительница. Я иду по огромной, замкнутой саму на себя колее и не могу выйти за пределы этого железного круга рельсов, ставших моими костями.

Я прохожу через Гостиную, мимо стола и захожу в Спальню. Я залезаю под кровать к испуганной девочке, прохожу прямо через её не нарушенную до сих пор никем зону отчуждения и страха, её никто не пересёк, и потому того самого страшного, неназываемого не происходит. Я нарушаю эту зону, пересекаю её и оказываюсь лицом к лицу с собственным призраком. Я – самое страшное. Я – неназываемое. Я душу призрачную девочку, сжимаю пальцами собственное бестелесное горло и наслаждаюсь страхом в собственных глазах. Я бью себя в нежное, хрупкое лицо, сокрушая детские кости, но этих костей уже нет, и мои кулаки проходят сквозь сияющее визуализированное воспоминание, встречаются с железом пола, и я, кажется, сокрушаю и его тоже. Я убиваю себя. Я сама случаюсь с собой, и в этой комнате, замкнутом железными стенами мире, нет никого страшней и вероломней меня.

Я иссякаю. Тяжело дыша, я выбираюсь из-под кровати, оставляя за собой пустоту нагого пространства. Без прошлого, без воспоминаний, а значит, без страхов.

Буря ревёт. Буря заставляет трястись старый, кашляющий кран, изрыгающий жар и холод прямо внутрь моих костей.

Я прохожу в Гостиную и сажусь за стол. Пальцами, с разбитыми костяшками в кровь, ставшими железными, бесчувственными пальцами, я вскрываю грудную клетку поданного мне распростёртым на столе трупа. Я даже не знаю, какими усилиями мне даётся пробиться сквозь рёбра к сердцу, сжимающемуся за счёт собственной энергии дома, но я продираюсь. Я ломаю всё, что боялась сломать, прокладывая себе путь к познанному мной счастью – вечной, нерушимой связи между наказанием и преступлением.

Вот оно, моё сердце. Воет буря, да я уже к ней глуха. Я беру это сердце в руки, выдираю из мягких тканей и впиваюсь в него зубами. Кровь поднимается наружу, брызгает куда-то вбок, пачкает мне нос и щёки. Я застываю так, гляжу на себя со стороны и понимаю – я всегда выглядела именно так. Я взглядом заставляю кран умолкнуть.

И всё умолкает. Буря умирилась и иссякла за окном.