Василий Тихоновец - Тайна дикого гуся

– Ты всё-таки псих ненормальный.

– Старик все равно умрёт, но может свежих ягод поест, – ответил я.

Больше говорить было не о чем.

А за окнами дома, как терпеливая и многоопытная женщина, молчала река. Она считала себя символом вечной жизни, и ей было не до людей с их кратковременными заботами. Приближался ледоход. Река до краёв наливалась снеговыми соками ручьёв, бегущих по распадкам, и тужилась перед долгожданным освобождением от бремени надоевшего грязного льда. Он порыжел от берёзового семени, портился прямо на глазах и всё дальше отходил от берегов к середине.

Через несколько дней река распухла так, что лёд уже не цеплялся за берега. И вот наступил час, когда вся таинственная история прошедшей зимы, грубо исправленная весенним теплом, пришла в движение. Мимо нас величественно проплывали огромные льдины с пеньками уже неразличимых следов, перьями растерзанной птицы, оленьим помётом, бурыми пятнами чьей-то крови и старой лыжней, горбом торчащей на поверхности. Буйная вода прихватила с собой весь мусор, который люди привычно сваливали под берег, и все подтаявшее зимнее безобразие медленно поплыло мимо деревни сначала до Нижней Тунгуски, потом к Енисею и дальше – до самого Ледовитого океана.

«Киномеханик» сменил плёнку, и перед глазами замелькали кадры далёкого прошлого.

***

Отчётливо помню первый момент пробуждения сознания: белый потолок и зелёное детское одеяльце у самых глаз. Я чувствую, что описался, и слышу чей-то громкий плач. И вдруг понимаю, что это я, хоть ещё и не знаю: всё, что надо мной, называется «потолок», а его цвет обозначается словом «белый». Не тронутая словами душа уже проснулась и через мутные младенческие глазки внимательно изучала пространство. Сколько мне исполнилось тогда? Месяц? Или два?

Такое «осознание присутствия» пришло в маленьком посёлке Гайва, около Перми. Но настоящей родиной стало совсем другое место…

Город Свиридовск, где прошло моё детство, возник не на пустом месте. Дерзкая мысль, вооружённая химическим карандашом, нацарапала на карте могучей страны кружочек, заполненный дремучим лесом, заливными лугами, покосившимися крестьянскими избами, старыми погостами и бездорожьем. Кто-то решительно ткнул в эту точку твёрдым партийным пальцем. Его отпечаток навсегда остался на карте страны: след от прокуренного ногтя превратился в плотину гидростанции, папиллярные линии стали улицами, обросли деревьями и домами. Река Кама, в очередной раз вздыбленная коммунистами, с жадностью проглотила ненужные заливные луга, маленькие деревенские кладбища и потемневшие от дождей деревни, попавшие в зону затопления. Никто и никогда не взвешивал с аптекарской точностью все плюсы и минусы великой стройки. Но без появления электрической гидростанции жизнь во всех окрестных деревнях, где испокон веку жгли лучину и керосин, так и дремала бы ещё лет сто, тупо лузгая семечки, утопая в навозе, осенней слякоти и глубоких снегах. Стройка оживила эту старую клячу и пустила в галоп.

По малости прожитых лет я не понимал, как мы попали в Свиридовск. Помню, что случилось это зимой. Первым пристанищем нашей семьи стала двухэтажная деревянная гостиница с паровым отоплением и тёплым туалетом. Незнакомые запахи печных дымов и мороз, от которого слипаются ноздри и хочется спать, казённая фаянсовая посуда, большая семейная кастрюля из полированного алюминия и синий чайник – вот смутные приметы периода гостиничной жизни, почему-то не выпавшие из детской памяти. Из крупных предметов в ней остался огромный чёрный паровоз, пыхтящий на вечной стоянке около первой маленькой котельной.

Ближе к весне нас переселили в щитовой двухквартирный дом с водогрейным титаном и настоящей эмалированной ванной, огородиком и огромным дровяным сараем. От вечной бабушкиной подруги и компаньонки я постепенно узнал кое-что о своих родителях. Ворчливая, но добрая старуха, не имевшая своих детей, частенько выговаривала нам с сестрой: «Отец – инженэр, мать – актриса, а вы… немадельные. Блаародства в вас нет…». Мы точно знали, что инженер и актриса – полезные для советской Родины люди. А вот таинственное слово «немадельные» означало, наверное, что-то совсем никчемное, а может быть и вредное для народа.

Отца назначили главным «иженэром» ещё не построенной электростанции. Её директор, Михал Леонидыч Петров, многоопытный человек и прожжённый снабженец, могущий достать для новостройки даже Луну с неба, потребовал от вышестоящих партийных инстанций самого лучшего технического специалиста. Но в процессе знакомства с «правой рукой», директор был потрясён абсолютной физической неподготовленностью молодого инженера к будничной «организационной работе» – неполный стакан водки стал почти смертельной дозой, мгновенно отравившей отца. Мать и бабушки, боясь оставить нас сиротами, отпаивали его молоком и чаем, а директор, вкусно хрустя солёной капустой, допивал бутылку и, смущённо посмеиваясь, бормотал скороговоркой: «Ну и ну. Прислали, японский бог, работничка».