Array Сборник - Точки. Современный рассказ

– Иди в лагерь, – уже не так уверенно сказал Миша. – Я один доделаю маршрут.

Идти до лагеря было недалеко. Ниже по долине на серо-коричневом фоне местности, как буйки среди волн, были видны оранжевые палатки.

Она не ответила. Тогда Мишка сухими губами дотронулся до ее горячего лба, а потом достал из рюкзака свою телогрейку и мешки с пробами. Телогрейку подложил под нее, а с боков прикрыл от ветра мешками. Оставив ее, лежащую на гряде, он дальше пошел один. Она видела, как он стал быстро удаляться, а потом почти слился с сопками в своем защитного цвета геологическом костюме. Она задремала, а когда, очнулась, Миша уже поднимался к ней. Она с трудом встала. Он собрал вещи, надел на себя тяжелый рюкзак с пробами, и они медленно пошли в лагерь.

Дома ей стало совсем плохо. Ее начало знобить, а от болей она уже не чувствовала своего тела. Не разговаривая ни с кем, она ушла в палатку.

– Ты решила полежать? – крикнул вдогонку Прохоров.

Он пытался как-то помочь ей: подстелил под ее спальник все имеющиеся у них в отряде одеяла и телогрейки, а сверху укрыл своим спальником. Она боялась оставаться одной. И тогда он сел рядом на рюкзак и стал рассказывать о зайцах. Как он охотился на них, когда работал в Хабаровском крае, об их поведении и о том, как они хитро ведут себя, когда чувствуют, что у человека нет с собой ружья. В тепле боли в животе притупились, и она под его голос задремала. Она лежала, боясь пошевельнуться, чтобы не вызвать их снова.

– Мне не будут делать на Чукотке операцию? Все пройдет? – вдруг спросила она о том, что мучило ее больше всего.

Но на это геофизик, находящий выход в любых полевых ситуациях, не знал, что ответить. Он держал ее руку, пытаясь хоть как-то передать ей свою силу. А она потихоньку уходила в забытье. А перед ее глазами возникал белый снег и торчащие из нор жизнерадостные заячьи морды.

До поселка и больницы было 200 километров бездорожья.

Они знали, что это будет длиться долго, поэтому были спокойны.

В конце залива в скалистом берегу были маленькие бухточки-углубления, куда они иногда уходили загорать из отеля.

В 11 часов солнце выходило из-за скалы и лучами касалось белых с зеленоватым оттенком камней. Море было красивое, но враждебное, и к нему надо было привыкнуть, как надо было привыкнуть и друг к другу.

– Мне нравится Хемингуэй, это мой любимый писатель, – почему-то сразу при знакомстве сказал он. По типажу он походил на его героев.

Далеко за горами, окружающими бухту, была его Родина. Он долго жил на Чукотке, работая в районной больнице. У него лечились чукчи, эскимосы, русские, приехавшие жить в этот суровый край. Иногда привозили с приисков заболевших геологов.

Внезапно из-за туч выглянуло и загорелось солнце. И он вспомнил, как на севере после полярной ночи люди радуются его первым лучам.

Она кого-то напоминала ему. Она была очень похожа на одну женщину, которую много лет назад в его больницу привез на вездеходе бородатый геолог. Геологи были москвичами и приехали в залив Креста на полевой сезон. Операция была несложной. Оперировал его друг, а он был за анестезиолога, поэтому при обходе она не могла его видеть. Почему он запомнил ее, лежащую на операционном столе, сказать трудно.

В ту ночь, когда ее привезли в больницу, было первое полярное сияние. Это было так неожиданно рано. Он шел домой после операции, а на небе ненадолго появились зеленые переливающиеся столбы света. Он остановился и несколько минут смотрел на них. Хотя он видел это явление много раз, почему-то часто вспоминал именно этот момент. Дома его ждала лайка по имени Джек и холостяцкая комната с минимумом удобств. Он приехал на Чукотку после окончания московского института. Почему сюда? Наверное, это было связано с модным тогда романом Куваева «Территория». Времена Хемингуэя уже прошли, да и герои его жили совсем в других мирах. Жизнь его была без особых событий. Он быстро принял простые отношения между жившими здесь людьми и тот ритм, который диктует северная природа. Он не боялся медведей, ходил на рыбалку, откапывал заметенный снегом вход в дом, ждал первых лучей солнца весной и первых заморозков осенью. Но делал это как-то отстраненно, не отдавая всего себя этому. Его жизнь была больше в нем самом. Он любил книги и вместе с героями проживал чужие жизни. В больнице он оперировал в основном травмы, правда, иногда приходилось делать сложные полостные операции, когда нельзя было отправить больного на материк. Почему он запомнил ее? Она была из другого, уже забываемого мира.