Александр Морозов - Московский Джокер

Динамик смолк, но почти сразу же и снова ожил:

– Да-a, ну а консьержку и Гарика я просто должен быть убрать. Когда консьержка-дура связала Карнаухова-дурака, я ведь в машине как раз напротив подъезда сидел и, разумеется, всю эту милую сцену видел. И когда эта имбецилка уже готова была бежать по инстанциям, пришлось мне быстренько выскочить из машины и успокоить ее. А что, скажи, оставалось мне делать с Гариком? Ведь стоило тебе заговорить с ним, и он указал бы на меня, как на человека, который заказал ему передать информацию Карнаухову. И если бы та деваха – ах хороша, Алекс! – не окликнула тебя в тот момент на площади, то пришлось бы мне резать сразу вас обоих: Гарика и тебя. Ну все, ковбой, до новых встреч в эфире. Да, уж до кучи, ты пойми, птенчик…Вы же считаете нас ультралевыми? Ультрареволюционерами? Нет, Джокер-неудачник, не так. Пока есть деньги – есть свобода. Какие там еще тоталитаризмы, Сталин, Гитлер? Ты что? Пока существует наличность, сильная личность всегда натянет государству. А значит, никакой тоталитаризм неосуществим. Мы хотим порубить наличность и посадить всех на единые кредитные карточки. И тут мы да, мы против неподконтрольности всего этого многомиллиардного стада. И, значит, вроде бы левые. Но ты пойми, что мы все-таки особые революционеры. Мы те, кто раз и навсегда сделает невозможными любые дальнейшие войны и революции. Надеюсь, ты уже понял, почему? Это же так просто, мистер Джокер, сэр. Чтобы подготовить какую-никакую войну или революцию, что необходимо в первую голову? Деньги, сэр. Большие деньги. А денег-то как раз больше – и не будет. Ловко?

И вот теперь динамик отключился окончательно. Вагон дернулся и начал сбавлять ход. Алекс понял, что Блэквуд нажал кнопку, отсоединившую его от поезда.

Затем впереди громыхнуло на рельсах. Это машинист перевел стрелку. Затем вагон Алекса сильно тряхнуло, когда он перешел на другую линию, за окном промелькнули стальные ворота, которые с лязгом захлопнулись, как только вагон пересек их створ.

Алекс понимал, что если вагон остановится, то его ждет смерть от удушья в этой блиндированной капсуле-ловушке. Но вагон не только не остановился, а, напротив, вдруг резко увеличил скорость, которая вот-вот готова была перейти в скорость падения. Значит, сразу за воротами рельсовый путь брал круто под уклон.

Алекс лег на пол, держась руками за единственный металлический выступ на полу, и напрягся в ожидании развязки.

И она наступила. Раздался страшный, рушащий любой материал удар. Вагон на очередном крутом повороте задел за какой-то выступ на стене, и кругом все стало вздыбливаться и рассыпаться, как будто было исполнено из хрусталя.

Наконец, страшные звуки раздираемого на части вагона смолкли. Алекс поднялся с пола и подошел к дикой дыре в боковом стекле. Да, лобовой удар о выступ бетона на скорости в сто двадцать – это вам не АКМ.

Из разбитого стекла несло вольным воздухом. О, конечно затхлым, смрадным и даже погибельным. И всего-таки – вольным. Потому что воля начинается – со свободы передвижения.

Надо было выбираться из вагона. А уж потом он разберется, как переплыть озера из хлорки или нечистот. И как обойти берега, усеянные плотными рядами заждавшихся развлечений грызунов.

…Это был канализационный люк. Правда, он был почему-то смонтирован прямо посередине беседки. Скорее всего, люк использовали очень давно, когда беседка еще не была построена. Позже перешли на другую трассу, старый люк оказался не нужен, но и делать с ним что-то показалось дачникам лишней докукой.

Да он никому и не мешал, так как был выведен заподлицо с полом беседки, так что и не спотыкались о него.

Стоял ослепительный, безмятежный полдень конца июня, Божия пора, если кто понимает в природе Подмосковья.

И вот, десятилетия лежащая мертво крышка люка поднялась, и оттуда показалась голова Блэквуда.

Сначала он, как настороженное животное, повертел головой туда и сюда. Благолепие. Тишина и благорастворение воздусей. Тогда он решительно подтянулся и выбрался весь на поверхность. Кажется, это была дача не Озеркова, а Рейнгольдов. Ну да ведь это рядом.

И тут Блэквуд заметил, что выход из беседки перегораживают какие-то две темные безобразные фигуры.

Беседку сплошь огораживал деревянный барьер высотой метра полтора, а Блэквуд чудовищно устал.

Поэтому он решил все-таки воспользоваться перегороженным выходом из беседки, не ожидая от преодоления «фигур» никаких хлопот.