Милана Фелиз - Динка-малинка

Но ведь Динка и соску-то не сосёт теперь так часто! Иногда, когда совсем приспичит, да и то тайно, чтобы никто не знал. А все почему-то порываются отобрать у Динки её сокровище и убрать куда подальше. В последний раз соску спрятали в старый шкаф с видеокассетами, зная, что Динка туда никогда не полезет, но она всё же нашла её и положила в передний кармашек платья. Пусть уже и не так часто хочется соски, но всё же спокойнее, когда она где-то при себе. Встанешь в уголок, зажмёшь в кулак, чтобы не видно было, и немного пососёшь, пока кто-то не появится поблизости. Интересно, почему Динку не наказывают за соску и мокрую постель? Если это так плохо, то батя должен был бы лупить и за это тоже? Значит, не так это уж и плохо, потому что обычно может прилететь и за меньшую шалость.

Динка жила с родителями и двумя братьями в маленьком, побеленном извёсткой доме с крашенными в синий цвет оконными рамами. Они были окрашены, потому что отец достал на военных складах просто неприличное по меркам девяностых количество краски, благодаря чему подобная роскошь была позволительна. К домику прилагалась низкая пристройка в виде всегда тёмных сеней, слепленных из фанеры и разномастных досок, а также не менее низкая и тёмная, но уже выложенная из кирпича кухня. В сенях обычно хранились старые вещи и огромное количество кирзовых сапог, которые часто надевали отец или мать, когда шли чистить стайки или собирать урожай. Спустя несколько лет сапоги стали надевать и дети, в том числе и Динка. Кирзовые сапоги доходили ей до колен, эта обувь была жёсткой и неудобной, часто натирала кожу даже через носки и штаны, однако надёжно защищала от грязи. Помимо сапог и многочисленных пуховиков с плащами, сени под завязку были забиты алюминиевыми кастрюлями, железными кружками и уродливыми тарелками: всё это отец выменял на продукты у солдат и офицеров из военного городка неподалёку.

Мать рассказывала, что раньше сени были просторной хлипкой верандой, но отец попытался укрепить стены и заколотил почти все окна. Именно из-за этого в сенях царил полумрак, и даже в светлое время суток найти что-то там было возможно лишь с помощью фонарика. Дверь на улицу была тяжёлой, и когда она закрывалась, то неприятно и громко хлопала. Закрывалась дверь самостоятельно благодаря хитрому механизму из пружины, вырезанной из старой сетчатой кровати. Динка, Савка и даже Мишка не раз становились жертвами коварной двери, которая так и норовила ударить по голове или зажать ногу, если они вдруг задерживались на входе дольше двух-трёх секунд. Именно из-за этой двери указательный палец Динки на левой руке остался кривым на всю жизнь – в возрасте четырёх лет девочка не справилась с дверью и едва не оставила там палец насовсем.

Кухня в нехитром деревенском жилище была тесной и душной. В дальнем углу находилась дровяная печь, которую топили лишь в холодное время года или когда происходили перебои с электричеством. Рядом с печкой почти всегда лежали дрова и стояло ведро с углем, отчего пол в этом месте с годами перестал отмываться и покрылся чёрными пятнами сажи и копоти. Когда-то отец достал с военных складов плотный бордовый линолеум и застелил им пол кухни, но спустя короткое время вокруг печки начали красоваться проплавленные угольками маленькие и большие дыры. Динка не раз обжигала ладошки о раскалённую дверь печи, и хотя она и научилась к пяти годам не подходить к печке, предыдущий опыт общения с горячим железом навсегда сделал подушечки пальцев на её руках почти не восприимчивыми ни к холоду, ни к жару. Став взрослой, она удивляла окружающих, когда с лёгкостью могла достать из духовки горячий противень или открыть крышку кипящей кастрюли, не используя прихваток и полотенец.

У правой стены на кухне около крошечного окошка стоял большой квадратный стол, доставшийся семье от предыдущих хозяев дома. За ним все обедали, также на нём готовили, разделывали мясо, цедили молоко и сепарировали. У самого входа расположился кухонный комод, выкрашенный ядовито-синей краской. На комоде обычно рядами выстраивались вёдра с водой для хозяйственных нужд. Со временем тяжесть вёдер совсем покорёжила столешницу, так что шкафчики для столовых приборов стали выдвигаться с большим трудом. Между столом и комодом втиснулись шкаф для посуды и стул, на котором мог сидеть только отец. Этот стул был расшатан и стар, когда-то лакированные и ровные коричневые ножки покосились, а чёрный дермантин начал трескаться.

Читать дальше