Елена Касаткина - Кукольный домик. Следствие ведёт Рязанцева. Детектив

– Ты про Орешкина? – Лена открыла дверь, приглашая оперативников в свой кабинет. – Да, заметила.

– Пустяки! Это даже забавно. – Олег налил из чайника воды в стакан и взахлеб выпил.

– О, женщины, вам имя вероятность! Интересно, он теперь всегда будет выдавать подобные перлы?

– На самом деле это не смешно. Человек инсульт пережил. Он еще хорошо отделался, некоторые вообще речь теряют и память…

– Это зависит от того, как скоро человеку окажут помощь. Я слышал, надо успеть за сорок минут. Тогда еще последствия обратимы. Вот мой тесть не успел. Вернее теща. Ему когда плохо стало, она все думала может обойдется. Решила чайным грибом отпоить. У него лицо перекосило, а она ему: «чего, дурень, лыбишься, пей, говорю и все пройдет». Короче, пока его в больницу доставили, он уже никакой был, овощем неделю пролежал, а потом благополучно помер. Видать, решил, хоть на том свете успеть отдохнуть от жены своей. Правильно Орешкин сказал про вероятность. Вероятность мужчине выжить тоже в руках женщины.

– Тебя, Виктор, послушать, так женщины во всех бедах виноваты. И как сказал Олег, уже только за эти слова тебя бы следовало засадить, – съерничала Рязанцева.

– Ну ты сравнила. Там речь о ребенке шла. Ребенок и теща вещи несравнимые. К тому же моя теща любое дитя переорет. У нее не глотка, а иерихонская труба. Она, если выпьет, петь начинает, вот где пытка. Так и хочется ее одеялом накрыть, чтоб заткнулась.

– Вот ты и займешься одеялом.

– Чего? – остолбенел Котов.

– Того. Мамойко использовали какое-то экспериментальное одеяло, снабженное специальными датчиками, улавливающими остановку дыхания ребенка. Надо бы все про него узнать. Кто производитель, как работает, насколько эффективно, где приобрели. Хоть Мамойко и говорит, что ребенок умер уже после того, как одеяло отключили, но мало ли. Ты у нас спец по всяким научным новинкам, тебе и карты в руки.

– Ладно. А где оно сейчас, одеяло это?

– Не знаю. Наверное, у Мамойко. Хотя, если им выдали только для испытания, возможно, он вернул тому, кто им его дал. В общем, поговори с ним, разузнай что, да как, а я встречусь с педиатром, который вел этих детишек.

– А я?

– Ты, Олег… Ты… А познакомься-ка ты с этой женщиной, с матерью, Региной Мамойко. Но только как человек, не имеющий отношения к органам. Как посторонний, не заинтересованный, и попробуй ее разговорить.

– Ничего себе. Как это будет выглядеть? Мне что, начать ухаживать за ней?

– Как вариант.

– Да ну. Она горем убитая, как я к ней подъеду? Она же меня пошлет.

– А это смотря, как ты ухаживать будешь. Ты не торопись, постарайся для начала все разузнать, про детство ее, про родителей, понаблюдай за ней, может и не так уж она горем убита, раз такую запись сделала.

– Вот это подстава!

– А ты как думал? Такая у нас работа.

Амалия Эдуардовна Штутсель носила две пары очков, отчего ее глаза казались огромными, как у рыбы. Вторые очки она носила не всегда, надевала только, когда заполняла медицинскую карту или выписывала рецепт. Именно за этим занятием ее и застала Рязанцева. Амалия Эдуардовна чопорно кивнула в ответ на приветствие и, не поднимая головы и ручки от листа, указала свободной рукой на стул, который стоял вплотную к ее столу.

Лена села и стала ждать, попутно разглядывая старомодную внешность врача-педиатра. Особый интерес вызывала стрижка Амалии. Такую носила старшая сестра Лены в году этак 1980. Кажется, она называлась то ли «Сессон», то ли «СоссУн». Тогда это было писком моды, но встретить человека с такой стрижкой в 2010 – это моветон, пусть и у не молодой, но все же женщины. Старомодным был и макияж: тонко выщипанные брови и густо обведенные коричневым цветом глаза. Перламутровая помада ярко-розового оттенка – все тот же привет из прошлого века.

Наконец доктор сняла вторые очки и повернулась всем корпусом к Елене. В разрезе разъехавшегося халата показался черный бархат платья.

– Слушаю вас, – произнесла приятным голосом обычную для врача фразу.

– Амалия Эдуардовна, я из Следственного комитета. Пусть вас это не пугает, я пришла к вам проконсультироваться по поводу одной вашей пациентки, вернее ее детей.

– Меня трудно чем-то напугать, но я, признаться, озадачена. Кто конкретно вас интересует и в каком плане?

– Речь идет о Регине Мамойко, вернее ее погибших детях.

– Да, да, – Амалия сжала руки, – это конечно трагедия, ужасная трагедия. Но в их смертях нет криминала. К сожалению, с младенцами такое случается.