Ирина Млодик - Там, где тебя еще нет… Психотерапия как освобождение от иллюзий

– Нет никакой высшей справедливости, я очень хорошо это поняла, когда одним солнечным днем смерть забрала у меня обоих родителей сразу.

– А что говорит твоя терапевт по этому поводу?

– Я ее про высшую несправедливость и не спрашиваю. А про мои бесконечные потери она говорит странные вещи: предлагает подумать, зачем мне надо, чтобы меня оставляли близкие и дорогие мне люди. Представляешь? Да зачем бы это мне было надо?

– Моя мне часто говорит: если что-то происходит с тобой более двух раз, то это уже тенденция. А если больше трех, то это сценарно-повторяемая травма. А из нее выйти можно, только если допро-жить непрожитое. Что-то ты, наверное, недопрожила еще тогда, когда погибли твои родители и брат, и вот поэтому все это повторяется.

– Знаешь, наверное, мне до конца трудно признать тот факт, что мир несправедлив. В детстве я была убеждена, что с хорошим человеком не может случиться ничего плохого. Раз он ничего плохого не делает, тогда его и не за что наказывать болезнью, потерями, несчастным случаем или смертью. И видимо, я никак не хочу расстаться с этой своей детской иллюзией о том, что хороший человек будет жить хорошо, долго и счастливо. И не могу никак пока внутри согласиться с моей терапевтшей, которая не устает мне повторять: «Смерть и потеря – это не наказание, это просто часть жизни, неизбежная точка на нашей карте, которая появляется с момента нашего рождения». А мне все равно трудно поверить в это. Ведь жизнь так прекрасна, так неповторима, и отнять ее – значит, лишить тебя всего самого ценного, что было!

– Хотела бы я научиться у тебя такому отношению к жизни. Я бы не смогла так любить, как ты: видя его почти каждый день и зная, что он любит не тебя, а какую-то другую кралю. Я ведь до сих пор как будто не совсем живу, иногда кажется, что я просто трачу время в ожидании чего-то. Ну, знаешь, когда очень чего-то ждешь и так сильно, что ничем заняться не можешь, и тогда делаешь все, чтобы время быстрее прошло. Вот и я так. Только чего жду – неясно…

Подруги вышли на улицу, оставив тяжелые разговоры, издерганную официантку вместе с мятыми салфетками и все-таки недоеденный яблочный пирог. Вдохнув влажного питерского воздуха, решили, что внезапно появившееся солнце, такое редкое и недолгое в это время года, – отличный знак того, чтобы немного прогуляться.

В тот день они успели еще много чего: подобрали Анне очень необычное пальто и сапоги, а также шапку, смешную и стильную. Сама Анна на такую даже не посмотрела бы, но у Веры был особенный взгляд, и нужные вещи будто сами шли к ней в руки.

У знакомой Вериной парикмахерши Светочки они проторчали часа два с половиной, и Анна уже готова была на стенку лезть от Светочкиного щебетания – подробного пересказа в красках, жестах и лицах трех ее последних ссор с мужем, видимо, именно столько их произошло с момента их последней с Верой встречи. Анна подумала, что по Светочке, наверное, до сих пор плачет театральное училище или даже весь российский кинематограф. Но когда увидела вместо унылой барышни с понуро висящими волосами неопределенного цвета совсем другую яркую девушку в зеркале с интересным каре цвета темной меди, то решила, что, пожалуй, пусть Светочка остается в парикмахершах, кинематограф как-нибудь перебьется.

В обновках, с потрясающей прической, на ночном суетливом Московском вокзале Анна ощущала себя золушкой, сбежавшей с торжественного бала. Она невольно улыбнулась, когда вокзальные часы перевалили нулевой рубеж. Пальто, сапоги, прическа – все осталось на своих местах. «Видимо, у меня другая сказка», – подумала она, уверенно шагая к вагону.

Забравшись на полку, вставив наушники в уши, чтобы заглушить навязчиво звучащее радио с мучительно попсовым репертуаром, Анна расслабила уставшие от питерских дорог ноги и попыталась еще раз вспомнить этот такой долгий, но такой прекрасный день в живописно-сером городе мостов и дождей, где живет ее такая яркая и грустная подруга. Перед ее глазами раз за разом всплывали горькие слова «Ты – мой герой» и семейная фотография в уютнейшей, не похожей ни на одну другую, Вериной квартире. Красивая женщина с такими знакомыми ясными глазами, мужчина: смешно торчащий ежик и очки, но улыбка убивает наповал. Точно так же улыбается задорная девчонка лет десяти со смешными белокурыми хвостиками, и хохочет маленький мальчик, крепко прижимающий к себе немного потасканного зайца с надорванным ухом.

Как, наверное, ей все-таки было страшно в один миг потерять тогда весь этот мир. «Лучше не иметь, чем потерять», – пронеслось в Анниной голове. «Опять за свое, – оборвала сама себя. – Лучше иметь, ценить, жить. Потому что не жить вообще, как я многие годы, – вот что по-настоящему страшно».