Ирина Млодик - Там, где тебя еще нет… Психотерапия как освобождение от иллюзий

Лишь к вечеру, уже ложась спать, она поняла, что опять не написала ответ.

«Да что с тобой? Твоя подруга пишет тебе о трудных событиях, тяжелых временах, а ты как неживая, даже слова не напишешь!»

«Я не могу, кто-то умер».

«Черт побери, я знаю, кто умер. Это ты! Ходишь как кукла, набитая сеном. Эдакий страшила. В тебе не осталось ничего человеческого».

«Я? Нет. Просто не было времени сегодня. Завтра отвечу, прямо с работы. Я не умерла, просто дела…»

«Не было у тебя никаких неотложных дел, тебе просто нечего ей ответить. В тебе не осталось ничего живого и доброго. Ты – труп, дорогая! Самый что ни на есть вонючий трупешник!»

«Я – труп?! Да сама ты… труп!»

«Приехали…»

Той же ночью у нее даже не написалось, а выдох-нулось письмо Вере, начинающееся со слов: «Прости, у тебя чуть не умерла подруга…» Утром по дороге на работу она позвонила психотерапевту, которая помоложе. Та была довольно дружелюбна и назначила ей встречу через два дня. Два дня, которые еще предстояло прожить. Анна вдруг так явственно ощутила ценность каждого дня и каждой минуты, что даже слегка разозлилась на психолога, которая не смогла принять ее немедленно, прямо сегодня. Два дня стали казаться ей вечностью и большой потерей. «Тому, кто собирался годы, два дня – совсем небольшое наказание», – сказал бы ей Бог, если бы услышал ее стенания.

Они шли на запад к рощам, слева из тумана начинал проглядывать Главный Город – так называлось место, где жили члены Правления и чиновники. Домов было не очень много, но все они были добротно сложены из аккуратного кирпича, в отличие от домов Верхнего и Нижнего городов, сложенных из серого скального камня. Дома «главных» имели разнообразные красивые крыши и сады. Больше ничего разглядеть не удавалось, поскольку Главный Город был обнесен стеной, и за ворота простые люди, такие как мастеровой Ганс, не допускались.

Достигнув рощ, они взяли еще западнее и вскоре вышли на поляну, на краю ее лежали срубленные деревья, посередине стоял наскоро сбитый сарай: грубо сколоченные доски пропускали дождевую воду, отчего в сарае было темно, сыро и прело. Там Ганса уже с утра поджидали помощники, молодые ребята, сидящие за грубо сколоченным столом. Из пяти человек Ганс знал только Хилого, который радостно вскочил ему навстречу. Он познакомил Ганса с командой.

– Видел поваленные деревья на поляне? Из них собираются делать доски для новой вышки, – докладывал ему Хилый, которого так прозвали еще в глубоком детстве за то, что он без конца кашлял и болел. Но за последние лет пятнадцать, после того как умер его отец, он стал образцом атлетизма: крепкие руки и ноги, широченные плечи, низковатый, с вечной хрипотцой, голос. Его облик комично контрастировал с кличкой, ставшей столь привычной, что уже давно никто не помнил его настоящего имени.

Поляна была заполнена людьми в капюшонах – это были Смотрители стройки. Покосившись на них, Ганс полушепотом сказал Хилому:

– Но ведь эти бревна кривые! Из них же невозможно будет сделать ровные доски.

– Ну а где здесь, на острове, найдешь прямые-то? Тут же ветра какие, ни одно дерево не устоит, если не будет кривым и малорослым, как эти.

– Ладно, а что мне-то здесь делать?

– Сейчас пойдем смолу собирать, а потом состав будешь делать. Ты смолу во что собирал?

– В чашу глиняную.

– Сейчас скажу Смотрителю, пусть выдаст нам шесть чаш и идем. А ты, кстати, пока скажи вон тому, что еще тебе надо для состава.

Они вооружились скребками и ушли в рощу на целый день. Один из Смотрителей всегда следовал за ними, и Гансу начало казаться, что тот все время не упускал из виду именно его.

Когда им удавалось уйти чуть дальше от своего надзирателя, Ганс терзал Хилого вопросами:

– А вам тут платят?

– Да ты что, нет, конечно, это же честь – работать на Правительство. Это очень важный объект – смотри, сколько людей за нами наблюдает.

– А что в нем важного, в этом объекте?

– Ну, вышка будет высокая, говорят, для защиты Города от врагов.

– А кто говорит, Смотрители?

– Нет, ты что, эти вообще не говорят, только слушают и смотрят. И еще иногда отдают распоряжения.

– Вот мне не платят, а на что я жить буду? Я же сапожник, живу тем, что сошью или починю. И как мои люди будут теперь без сапог ходить?

– Да ты не волнуйся, к осени тебя отпустят. Ты же только состав сделаешь, и отпустят тебя, а к осени за свои сапоги снова возьмешься.

– А ты почему здесь работаешь? Чем твои родители кормятся, пока ты здесь? Ты весенне-летний лов пропустишь, с чем будешь зимовать?