Ирина Млодик - Там, где тебя еще нет… Психотерапия как освобождение от иллюзий

Но что-то вдруг внезапно изменилось в “верхах”, и нашему любимому главному пришлось уволиться в два дня, ничего никому так и не объяснив. Мы были в замешательстве, но у нас еще теплилась надежда, что вновь пришедшее начальство одобрит наш проект и запустит его в жизнь. Как же мы были наивны! В Крысиванне (Кристине Ивановне) наши идеи почему-то породили настоящий шквал эмоций.

В тот злополучный понедельник она вызвала меня “на ковер”. Я, как “умная Маша”, стала объяснять ей важность этого проекта, его нужность, продуманность и потенциальную эффективность. Она во время всей моей пламенной речи смотрела на меня так холодно, изучающе и жестко, что даже у меня пробежал холодок по спине, а меня, ты знаешь, вообще-то нелегко “пробить”. Стало возникать ощущение, что она совершенно беспричинно ненавидит меня всю. Это было так неожиданно и непривычно! Никто никогда не смотрел на меня так! Я никак не могла понять, чем вызвано такое отношение ко мне. Она же меня совсем не знала! За что ей было так сильно меня ненавидеть? Мы всей командой создали и готовы были отладить отличную систему, аналогов которой в российском бизнесе, возможно, и нет. Это ведь и ей, как руководителю, был бы большой бонус.

Моя психотерапевтша предположила, что это могла быть зависть. Ведь у меня есть то, что ей недоступно: я не соблюдаю “дресс-код”, меня любят и уважают коллеги, я, в конце концов, моложе и свободнее. К тому же я не боялась ее, как другие, несмотря на ее уничтожающую манеру вести беседу. Если это правда зависть, тогда я не знаю…

Знаешь, первый раз сталкиваюсь с этим, и оказывается, вообще не представляю, как с этим быть, с чужой завистью. Мне иногда даже кажется, что моя терапевтша ошибается. Я никогда не завидую, мне сложно представить, что кто-то может делать это так… уничтожающе. Вскоре все разъяснилось.

После того нашего с ней разговора она стала вызывать к себе по одному ребят из нашей проектной группы и предлагать им места в других отделах и филиалах банка. На кого-то давила, с кем-то была нарочито любезна, кому-то льстила. В результате все они согласились. Все. Я осталась без команды. По понятным соображениям, мне она ничего не предложила. Ничего не оставалось, как уволиться. Это тоже было не самым страшным. Ребята поступили так, как им было важно. Я стала неугодна начальству и вынуждена была уйти. Все это грустно, неприятно, но переживаемо. А вот то, что она сделала потом с нашим проектом, как исковеркали идеи все те, кого она привела с собой, как извратили, подчинили каким-то своим диктаторским целям…

Представь себе, что ты создаешь проект в организации, где работа с персоналом основана на гуманистических принципах, а потом ситуация меняется, и твои идеи превращают в нечто противоположное – они становятся инструментом в руках новоявленной диктатуры, которая преследует исключительно ма-нипулятивные цели. И страшно даже не то, что теперь мое имя с этим как-то связано, но и то, что кто-то искалечил твой проект, как будто отобрал и покалечил твоего ребенка.

Очень скоро и ты ощутишь на себе все последствия случившегося. Ваше руководство может, конечно, все это пустить на самотек. Но если начальство сменится и у вас, если придут ее люди, то… держитесь.

Я пока без работы, перевариваю случившееся. К тому же – лето…

Надеюсь, что у тебя, по крайней мере, все в порядке. В июле едем на Селигер, поедешь с нами? Сегодня мне в это трудно поверить, но жизнь все-таки продолжается ©. Обнимаю. Вера».

Анну в очередной раз оглушило Верино письмо. Ей было снова стыдно за то, что в своих тайных мыслях она вот уже несколько месяцев жевала упоительно-страдательную жвачку: «Она мне не пишет, значит, я ей не нужна, ну и обойдемся без нее». Собственный эгоизм мешал ей представить, что у Веры могут быть тяжелые времена и что, может быть, ей самой сейчас нужны помощь и поддержка.

Ей было по-настоящему трудно представить, что пришлось пережить стойкой Верочке. Анна вдруг отчетливо поняла, что ей было бы не справиться и с десятой долей проблем, выпавших на долю подруги. Она не смогла бы сделать проект, не пережила бы унижения от начальства, предательства команды и разрушения надежд. Чем она может помочь? Посоветовать, утешить, исправить? Ничем. Ей просто нечего ответить. Она сама никогда даже не оказалась бы в подобной ситуации. Что она может?.. С этими мыслями она и заснула, так и не решившись написать Вере ответ.

Ночью ей приснились туманный остров и молодой, красивый рыжеволосый юноша, убегающий от людей в темных капюшонах, внезапно срывающийся со скалы. Она стоит наверху и смотрит, как свирепое море беспощадно бьет его молодое тело о скалы. Просыпается в ужасе и холодном поту. «Кто-то уже умер», – вертится у нее в голове. Юноша из ее сна, как будто еще кто-то. Еще кто-то важный.