Юрий Быков: На светлой стороне

У всех на лицах проступила тревога – та, что докатывается из самых глубин от живущего в каждом первобытного страха перед неведомым… Ничего не стоит перерасти этой тревоге в ужас! Но всё-таки есть люди, способные её одолеть в себе и приглушить в других!

– Держимся вместе! – твёрдо сказал Иванцов. – Открывай дверь, Антон!

Первое впечатление успокаивало: казалось, будто собрались в антракте артисты, играющие пьесу из старинной жизни. Но сознание будоражило: откуда здесь взяться артистам?

– Кто вы?! – жёстким тоном спросил директор и, решив несколько смягчить строгость, добавил: уважаемые.

«Артисты» смотрели во все глаза. Затем улыбнулась дама – молодая, премилая, с гордой головкой, с обольщающим своенравием локонов, не усмирённым и неволей причёски. Эта улыбка словно бы всех примирила.

– Добрый день, – учтиво поклонился мужчина с бородой и в бархатном костюме. – Меня зовут Фёдор Леонидович Вележаев. Я профессор здешнего университета, доктор математики.

– Здешнего университета? – переспросил Иванцов. – Но у нас давно нет университета.

– Немного терпения. Я сейчас всё объясню.

Позади музейщиков раздались торопливые шаги.

– Даниил Викторович! У вас сотовый отключен, – приближаясь, взволнованно заговорила Жанна, – а там эти, из санатория…

Она смолкла, увидев незнакомых людей.

– Это они меня потеряли, – подал голос Козличенко. – Без меня не уедут.

– А вы кто? – воззрился на него Иванцов.

– Это тот, который от группы отбился, – объяснила Лариса Дмитриевна.

– Так идите к своим! – воскликнул директор. – Не задерживайте коллектив!

По тому, как к концу фразы замедлилась его речь, было ясно, что он «споткнулся» о внезапную мысль.

– Вот именно! – проницательно разделил её с директором Козличенко. – Мне им рассказать о том, что здесь творится (он обвёл взглядом комнату) или как? И вообще: у меня есть ценное предложение. Но сначала послушайте профессора, я-то уже в курсе.

– Итак, – переключился Иванцов на Вележаева. – Откуда и кто вы?

Профессор заговорил. Объяснял он доходчиво, спокойно, даже невозмутимо, и именно поэтому впечатление от его рассказа становилось всё более ошеломляющим. Обе музейные дамы – сначала Лариса Дмитриевна, а затем Жанна – оказались в состоянии, близком к обмороку, избежать которого помогло лишь присутствие коллег-мужчин. А главное, каждый понимал, что порукой столь искренней невозмутимости может быть только стоящая за человеком правда.

– Невероятно! – взволновано произнёс Даниил Викторович. – Но я вам верю!

На лице его проступил жар, а руки то и дело нервно оглаживали одна другую.

– И что же всем нам теперь делать?

– Я знаю, – привлёк к себе взоры, полные удивления и интереса, Козличенко.

– Говорите! – повелел Иванцов.

Козличенко оказался человеком сметливым, что свойственно натурам, которые, хоть и не лишены эмоциональности, но в основном склонны к рассудочности и порядку, а в главном привержены всепобеждающему – что мораль, что тот же самый порядок – эгоизму.

– Есть два пути, – начал он. – Первый путь – адаптировать этих граждан к нашей жизни. Для чего им нужны жильё и средства к существованию. С жильём решайте сами, а вот со средствами… Работать они нигде не могут, а если и могут, то как их устроить без документов? да и куда? Здесь нужен другой подход. Вы же Савойский? – обратился он к художнику.

– Именно так.

– Ваша картина в первом зале висит. Нам экскурсовод (кивок в сторону Ларисы Дмитриевны) сказала, что ваша живопись теперь высоко ценится. Ну, понимаете, к чему я клоню? Вы будете писать картины, а я организую их продажу. У меня есть кое-какие связи. Вы готовы сотрудничать?

– Я не знаю, – растерялся живописец. – Но, если нужно, то… готов-с…

– А вы, конечно же, будете получать свой процент, – уловил суть Иванцов.

– Конечно же. Шестьдесят процентов от выручки.

– Милейший! – вмешался вдруг Ениколопов. – Спасибо за идею, но мы и без вас как-нибудь…

– А вот это уже второй путь. Я сообщаю в полицию о появлении этих граждан. Там, естественно, во всю эту историю с превращениями не поверят. Помаринуют у себя, а потом отправят в дурдом. Какие в этом случае плюсы? Их нет! А минусы? Упущенная выгода! Ну и ещё то, что бедняги до конца своих дней пробудут в психушке!

– Вы циничный негодяй! – холодно произнесла Лариса Дмитриевна.

– Да что вы сразу обзываться-то?! Подумайте, я же дело говорю! Вон, девушка ни жива ни мертва сидит… Пожалели бы…