Анатолий Петровецкий - Люба, Яночка… и другие

Отец с ней не спорил. Только грустно смотрел на дочь и о чем-то печальном размышлял.

Люба не знала, что делать. Девчонки советовали не терять такого парня.

– Олег – классный. Он тебя любит, – разливала словесную хвалебную патоку Вита. – Женись, дурёха, а затем вместе уедете в твой Израиль.

– Я бы никогда-никогда не отказалась от любви и любимого человека ради какой-то учебы, – не останавливаясь, строчила Алиска.

Их доводы не очень трогали Любу. А вот собственные чувства заливали сознание горечью возможной разлуки: «Почему это произошло со мной? Почему сейчас? Разве я смогу без него жить?»

В конце августа Олег попросил ее выйти за него замуж. Это был еще один удар, который необходимо было перенести. Ведь Люба так долго стремилась учиться в Израиле! Мечта последних трех лет. Она ходила в еврейскую воскресную школу, посещала молодежный клуб при еврейской общине. Даже играла в самодеятельном еврейском театре. Учила иврит, насколько это было возможно в тех условиях. Много читала о Тель-Авиве и других городах Израиля. Старалась вникнуть в историю и традиции этого маленького, но стойкого государства. Она заочно ненавидела его врагов, готова была идти в армию и защищать страну. Особенно ее удивляло то, что эти люди выращивают в бумажных пакетиках клубнику круглый год. Уже не помнила, где об этом прочитала, но факт врезался в удивительную заочную оценку ее будущего государства. Оно казалось ей таким совершенным и непогрешимым. Умные еврейские головы делали чудеса, о которых ей придется еще узнать. Она стремилась стать частью этого сказочного мира…

5

Люба вбежала в садик. Сморщенное лицо дочери разъедали ручейки слез. Голос уже нельзя было назвать голосом. Глаза девочки смотрели с таким укором на мать сквозь напухшие веки, что у Любы задрожали все части тела. Она схватила ребенка на руки и прижала к груди. Сердечко Яны вырывалось наружу, болью отдаваясь в Любе.

– Забери меня, мама, – прошептала она. – Я буду хорошей дома.

– Ты должна обратить внимание на характер дочери. Она избалована. Хочет добиваться только своего, – прогрохотал металлический голос Ципи.

Но Люба уже не слушала наставления воспитательницы. Она выбежала на улицу с ребенком на руках. Сердце разъедало ощущение безысходности и жалости не только к ребенку, но и к себе. Это чувство ей не нравилось. Унижало и озлобляло. А главное, – делало слабой и беззащитной.

Яна успокоилась только в парке на детской площадке. Встретила своего друга Рона и забыла о садике.

Всю ночь Люба думала, как изменить собственную жизнь. Эти мучительные и безысходные размышления преследовали ее с первых дней пребывания в Израиле. В ульпан удавалось попадать на два-три урока, когда Яна спокойно оставалась в садике. Приходилось учить иврит самостоятельно, консультируясь с учителями в ульпане. Учеба шла туго, но постепенно продвигалась вперед. Совсем скоро она обогнала одногруппников и заняла почетное место «образцовой ученицы». Это тешило самолюбие, но ничего в ее положении не изменяло. Для того чтобы найти достойную работу, языка не хватало. Вот и приходилось перебиваться подработками на уборке в маленьком магазине и обменном пункте. Спасибо хозяевам, дали ей возможность убирать в удобное для неё время. Помещения были небольшими, и Люба быстро справлялась с работой. Времени оставалось много, и она упорно продолжала учить иврит. Так прошел первый год. Люба хорошо понимала, что дальше так продолжаться не может. Надо было что-то менять в жизни. Но как? Как? Ответ не приходил. Было понятно, что нужно продолжить учебу в университете. А куда девать Яну? Да и учиться матерям-одиночкам нельзя, так как отнимут пособие по уходу за детьми. А как тогда жить? Где брать деньги на жизнь и на оплату учебы? Родители не могли помочь. У них просто ничего не было. Мать не работала и сидела с больной бабушкой. Завод, на котором «инженерил» отец, почти простаивал. Люди приходили на работу, но денег не получали. А если и производилась оплата, то китайскими товарами, которые получал завод по бартеру. Родители сами переживали большие трудности. Но как-то обходились. Люба понимала, что тоже должна обходиться самостоятельно. Как, – не могла представить.

На следующий день, гуляя во дворе дома, она встретила соседку по подъезду Ривку. Невысокая, худощавая, с крупными чертами лица, старомодными одеждами и зеленой шапочкой на голове, она вызывала у Любы чувство жалости. Пожилая женщина давно была на пенсии и проживала в квартире одна. Дети разъехались и жили со своими семьями в других городах. Навещали редко, и это огорчало мать. Люба часто сидела во дворе вместе с Ривкой, в то время, когда Яночка игралась на детской площадке с детьми. Женщина рассказывала о своей жизни охотно. Она хорошо знала русский язык. Говорила правильно. И только легкий польский акцент напоминал о месте ее рождения. Она не любила Польшу и все, что было с нею связано. Поэтому редко говорила на польском, который тоже помнила. Ривка много читала книг на русском языке, слушала песни и смотрела русские каналы телевидения. Особенно она любила песни времен войны. Слушала их с огромным удовольствием и вспоминала детство. Как семье удалось убежать от немцев в СССР, она не помнила. Но, пытаясь отыскать в памяти хоть маленький след того времени, всегда ощущала холодок во всем теле.