Тали Гофман - Взгляд изнутри

Но однажды девочка из моего класса сказала мне, что Настя водится со мной только оттого, что я даю ей списывать уроки. И что за спиной моей она говорит ребятам всякие разные гадости, и смеётся надо мной. Конечно, я не поверила. Мы же почти всегда были вместе. Невозможно, чтобы человек был настолько лицемерным. Да и я бы заметила!… И тут я, действительно, начала замечать.

Сначала невольно, но потом всё более осознанно. Как будто соринка попала в глаз, и вроде бы видеть можно, но что-то все время мешает. Передо мной встал сложный выбор: либо я буду продолжать делать вид, что не замечаю этого, либо завожу неприятный разговор. И не понятно, чем для меня обернётся последнее действие. Я и так слишком долго тянула с признанием самой себе, что меня используют. Я нашла, казалось бы, идеальное решение. То есть решение без стычек и выяснений обстоятельств, – как будто все само так выходит. Я просто перестала давать Насте списывать, сославшись на неуверенность в правильности ответов.

Сначала всё шло хорошо, она начала больше со мной общаться и чаще приглашать к себе в гости. Я даже начала разубеждаться в правильности своих прошлых заключений. Но однажды она сорвалась, разболтала на весь класс, в котором я, между прочим, тогда тоже присутствовала, что я бескультурная, что я вечно за ней бегаю, как хвостик, и что она устала от меня. Там было что-то ещё, но большую часть я пропустила мимо ушей, так как меня это уже не волновало. Я только посмотрела на ту девочку, которая мне указала на лицемерие моей «подруги» и молча кивнула в знак признательности.

– Вы должны представлять, каким это было ударом для девочки из неблагополучной семьи, которая, наконец, решила, что увидела солнечный свет. Дети часто бывают жестокими. Но когда ты всеми силами пытаешься доказать, что ты очень хороший человек, а тебя обижают без причины, ты, так или иначе, начинаешь сомневаться в возможности достижения другой высоты. Вы меня понимаете? – Элис на секунду оторвалась от своего дневника и приподняла голову. Казалось, будто в её глазах стоят слёзы. Впрочем, возможно, просто так падал свет лампы, ведь, слушая Элис, каждый бы попал под влияние её эмоций, – настолько печален был её голос.

– Знаете, Элис. Самое интересное, что я сейчас почерпнул из Вашего рассказа, – Вы меня простите за откровенность, – так это то, каким способом Вы решили добиться правды. Я это так, как ремарку вставляю. Обычно таких людей не любят, так как козыри всегда у них на руках: провокация не есть прямое действие. Провокация, которая настолько искусно создана, что выглядит естественно, будто бы и не существует.

– Этот метод, – презрительно усмехнулась Элис, – так и остался со мной до самого… а я даже и не помню, когда я вдруг осознала, что рубить гораздо легче, чем гладить против шерсти. Но вернемся….

– Тогда же я начала прогуливать школу, мне было стыдно идти в класс, поэтому я ходила в ближайший парк. Я могла сидеть там целыми днями, независимо оттого, шёл дождь или светило солнце. Любые погодные условия я стала пропускать через себя. Вообще, я была склонна очень много думать. Для меня уже не было таким важным достигнуть чего-то в жизни, казалось, что есть много других интересных вещей. И что кем бы я не стала в дальнейшем, это будет лучшее, что мне уготовано судьбой. Странно было осознавать, что в голове так резко всё может перемениться от такого вот, казалось бы, маленького, совсем незначительного случая.

Не произошло ничего страшного, более того, я вполне успешно успокаивала себя тем, что такой случай будет не единичным. И тогда я отреагирую уже иначе, теперь я знаю, как такого не допустить. Да и не обрывать же общение с другими людьми, опираясь только на тот неудачный опыт. Прогуливать от этого, конечно, я не бросила, но мне заметно полегчало. В жизни есть более страшные вещи, чем презрение других людей. Людей можно сменить, можно вычеркнуть из своей памяти, а вот, например, то, что я могу не стать кем-то значительным в мире, изменить на каком-то этапе будет невозможно.

Так всё вернулось на круги своя, и я вошла в класс с гордо поднятой головой. Более того, я даже сама уладила всё с классным руководителем. Она, конечно же, поверила в моё мифическое заболевание, да и проверить это она никоим бы образом не смогла. Телефона-то у нас не было.

– Мама познакомилась с Игорем, когда мне было 14. Она начала стабильно ходить в местную клинику сдавать кровь раз в месяц, ссылаясь на желание помогать людям. Отчасти я ей, конечно, верила, но понимала, что это было вызвано, скорее, нехваткой денег. Игорь работал в этой клинике, и, как он потом рассказывал, заприметил мою маму сразу. Он был хирургом, – хорошим специалистом и ценным кадром, но это вряд ли помогло бы ему привлечь мою маму. Если посмотреть на это объективно настолько, насколько это возможно, она походила на женщину, которая ни за что не поверит в удачу, даже если та будет махать хвостом прямо перед её носом. Поэтому он поступил иначе. Он просто начал сдавать кровь в то же время, как и моя мама. Так, сидя в импровизированной очереди, – сначала в ожидании врача, потом во время того, как они кушали шоколад, чтобы придти в себя, – завязывались первые их разговоры. Впоследствии, Игорь сознался маме, что сдавал кровь только из-за неё, чем ещё больше её покорил. Возможно, это тоже был его продуманный ход, а, может, мне просто приятно так думать.