Тали Гофман - Взгляд изнутри

– Я не помню, когда я решила называть Игоря отцом, – хотя, я прекрасно помню, например, что хотела это сделать с самого начала. Мы часто с ним разговаривали, он научил меня ценить книги и искусство, играть в шахматы и смешно шутить. Пожалуй, последнее мне так и не удалось освоить с тем же мастерством, которое было присуще ему. Кажется, Игорь старался привить мне всё самое лучшее, что в нём было, а, может, это лучшее и был он сам.

Моя мама хорошела на глазах, появился здоровый румянец на щеках, и она набрала немного в весе, – отец этого давно добивался. В общем, через год она была уже самой счастливой домохозяйкой нашего района. Я никогда её за это не осуждала: за свою жизнь она достаточно настрадалась, чтобы делать сейчас то, что ей хочется. А меня перевели в элитную школу около дома, я стала немного посмелее, и решила добиться такого же статуса в глазах других людей, как добился в своё время отец.

В возрасте 15 лет я решила, что стану великим человеком.

– Элис, знаете, таких счастливых историй я давно не слышал, – Джон искренне улыбнулся. – Обычно люди страдают до самого конца в нищете и трущобах. Вы только не подумайте, что я смеюсь, совсем нет! Просто считаю, что многие люди без достатка даже мысленно не допускают того, что этот достаток у них может быть, поэтому зачастую ничего и не меняется.

– Да, я согласна. Сама сейчас удивляюсь, как это маме удалось сохранить такую сильную веру в счастливое будущее. Сильная женщина, что тут скажешь.

– Сейчас для меня картины из моего детства до появления Игоря кажутся какими-то блеклыми и далёкими, будто всё это происходило не со мной. Мне как будто был подарен шанс начать свою жизнь заново, только с поправкой на тот многочисленный опыт, через который я бы не пожелала пройти ни одному ребёнку в этом возрасте. Вокруг поменялось всё: начиная с обстановки и заканчивая теми перспективами, которые мне теперь были открыты, но мой взгляд на события и людей оставался таким же. Сколько я не старалась смотреть на вещи иначе, как бы сквозь розовые очки, это грязное пятно под названием «сложное детство» не давало мне радоваться обычным вещам, которые так нравились моим сверстникам. Когда все шли в кино, я бежала в отцовскую библиотеку, пытаясь найти ответ на один важный для меня тогда вопрос: если есть Бог, и он нас любит, то почему мы вынуждены так страдать? Особенно дети. Ведь маленький человек совсем не способен защитить себя от внешнего мира, более того, он впитывает этот мир, как губка. Мне кажется, именно это желание найти ответы на вопросы наложило свои отпечатки на мой внешний вид и характер. Да и с отцом мне было гораздо интереснее общаться, чем с моими сверстниками. В отличие от них, он делился со мной действительно важными вещами, и, даже если это был самый посредственный разговор, он всё равно воспринимался мною как очень важный акт.

– А сейчас Вы нашли ответ на этот вопрос, Элис? – Джон поднял глаза. Эта женщина перед ним, без тени грусти на лице, не была похожа на человека, который всю жизнь прострадал в поиске ответов.

– О, Джон, не говорите ерунды! Я дошла до той точки, где становится абсолютно ясно: никто ничего не «заслуживает» – внешний мир абсолютно беспристрастен к нашим внутренним переживаниям. Это просто происходит, но происходит по определённым причинам, нам неизвестным. В конечном счёте, многое из того, что с нами случается, даже для нас становится впоследствии мелочью. То есть, грубо говоря, если мы не можем предвидеть того, что с нами случится в будущем, почему бы не быть готовым принять это стоически?

– Это нужно осмыслить, но Вашу героическую мысль я уловил…

Элис состроила скептическую гримасу, и, чуть-чуть поерзав в кресле, продолжила:

– В то время я была чересчур худощавой, высокой, я бы даже сказала, вытянутой девочкой, с вечно печальным взглядом. Подростковой угловатости, впрочем, во мне совсем не было. Мое тело часто было напряжено, как будто я была всегда готова к неожиданному удару. Я носила одежду только чёрного цвета, сутулилась, – но это всё лишь от желания спрятаться от того самого Бога, который, видимо, совсем уж наугад тычет пальцем, выбирая, кому страдать, а кому радоваться. Это всё оттого, что я была глупенькой маленькой девочкой. К сожалению, не все ответы приходят сразу. Можно было бы сэкономить немного здоровья, если бы мне тогда не так сильно хотелось чувствовать себя затравленной. Я говорю «хотелось» потому что считаю, что каждый человек сам выбирает для себя: быть ему жертвой или борцом. Видимо, на тот момент мне хотелось быть жертвой, разумеется, в том контексте, а не в общем и целом. – Когда я прибывала в задумчивости, мои губы как бы поджимались, а брови сводились к переносице, отчего и так острые черты лица приобретали оттенок холода. Мама рассказывала, что когда я только родилась, глаза у меня были голубыми, и уж не знаю, как так произошло, но сейчас они тёмно-зелёного цвета.