Надежда Нелидова - Бегляночки и розочки

И тут в трамвае чего-то ломается, и он тормозит. Дверцы с готовностью распахиваются: входи, чего же тебе ещё? Вот тебе знак свыше, неподдельная, в чистом виде, высшей пробы Судьба.

А Алёша… прошёл мимо. Прошёл, мысленно хлеща себя по щекам, проклиная: «Какого чёрта?! Будешь, будешь ещё ныть, Философ?» Философом его дразнили приятели. И ещё, по аналогии с американским фильмом – последним девственником России.

***

Ту девчонку он неожиданно встретил в баре. Они туда забрели с приятелями отметить конец сессии. Алёша не знал, что официантки здесь работают топ-лесс. И от увиденного прямо на пороге глупо, глупо, позорно брякнулся в обморок. Очнулся – и увидел прямо перед глазами торчащие детские остренькие грудки.

– Ты зачем сюда пришёл? – девчонка сидела перед ним, по-татарски скрестив ноги. С любопытством, как зверёк, заглядывала в лицо. Она тоже была голая по пояс – как будто собралась в баню или проходить флюорографию. Поняла его взгляд и засмеялась. Встала, накинула кофточку, едва прикрывшую грудки.

– Как тебя зовут? – слабо спросил Алёша.

– Никак. Плечевая.

– Плечевая – это фамилия?

***

Запретная, сладкая, стыдная, властно притягивающая черта делила жизнь на две половины. Черта называлась Женщина. За нею была Тайна, Бездна, засасывающая чёрная дыра. Черту эту, если верить, прошли уже многие его приятели и теперь имели право высмеивать Алёшу.

Для себя он решил, что никогда не сумеет одолеть черту, познать Женщину. Ничего у него не получится. И пускай: чем хуже, тем лучше. Не зря он всегда страдал от собственной особости, исключительности. Под подушкой у него лежала расплющенная зачитанная Библия, и в интернете он набирал ключевые слова «уйти в монахи».

А вот сейчас понял: никакая за чертой не бездна, если там бесстрашно скрылась его ровесница, худенькая девочка с острыми грудками. Позови она Алёшу с собой – он, не напрягаясь, восторженно и счастливо, как в полётах во сне, преодолеет черту, всё у него получится… Только с той девчонкой.

В Алёшиных грёзах они соединялись невесомо и нежно, как зависшие в воздухе бабочки, как касающиеся головками цветы. Он стонал от счастья и просыпался в липких холодных проталинах простыней. Хотя на деле не смел бы её даже коснуться.

На лекциях рисовал торчащие грудки и, дико оглянувшись, рвал рисунок в мелкие кусочки. В буфете брал только воду и уценённый вчерашний пирожок: копил деньги на бар.

Мать тревожно спрашивала:

– Сынок, ты не болен? На лице одни глаза остались.

***

Под ногами громко хрустел весенний снег, утренний морозец засахарил его в крупные грязные кристаллы. Тётка впереди по-утиному переваливалась на растоптанных больных ногах, спешила – в раннюю смену в больницу или на станцию. Тётку эту приметили, выскочив из бара, разгорячённые, раздразнённые, недобро заряженные Славик и Витёк.

– Уродка, – сплюнул Витёк.

– Какая разница, – не согласился трезвомыслящий Славик. Он всё время оглядывался и облизывал губы. – У них там всё одинаково устроено. Сейчас будет угол, повалим, юбкой глотку заткнём. Вдуем ей по очереди. Если что, скажем на этого.

У Алёши, плетущегося за случайными приятелями, в голове крутились цветные картинки: тёплые лампы, голые сливочные женщины. Спящие чёрные дома казались крошечными, а раскачивающиеся перед глазами спины парней – громадными. В них таилась угроза – и пускай. Чем хуже, тем лучше.

– Эй! – окликнул их девичий голос. Алька – она из кафе возвращалась в общагу – нагнала троицу. Задыхаясь от бега, быстро и грубо говорила: – Вы чего задумали, а?! А ну, гадёныши, брысь по домам, я охрану вызвала!

Витёк и Славик слиняли. Перед Алёшей стояла девчонка со странной фамилией Плечевая. Впервые он близко видел её глаза: в размазанной туши, набрякшие смертельной усталостью.

Они стояли и смотрели друг на друга – две судьбы, которым совсем ни к чему было пересекаться на данном плече жизни.

Бывший младший научный сотрудник Катя Игнатьева, а ныне сборщица стеклянной тары и цветного металла, по прозвищу Катька Нехочуха, заканчивала шестичасовой рабочий день.

Нехочухой ее прозвали вот за что. Никогда она не отказывалась от джентльменских предложений выпить и закусить. Но на сексуальные притязания со стороны угощающей стороны каждый раз так забавно и убежденно заявляла: «Не хочу!!» – что джентльмены от неожиданности немели. И, несмотря на то, что Катерина дралась и даже кусалась, с хохотом валили ее и общими усилиями доводили программу вечера до логического завершения.