Николай Бизин - Как вернувшийся Данте

«Никогда еще лицо не отражало такой мучительной и страшной агонии. Искаженные черты несчастного говорят о том, что почти наверняка его похоронили живьем.» – а когда его хоронили живьем, помнил ли он о женщине?

Разумеется; но – вспомним и мы о ней (пусть – его памятью и вместе с ним), зато – здесь и сейчас; и разглядим его – тоже здесь и сейчас, то есть именно в Санкт-Ленинграде (и из Санкт-Ленинграда).

Итак, Цыбин ждёт – перед «мастерской» художника; но – каким по счёту должно бы могло стать это убийство?

Ничего об этом неизвестно; но – тогда по городу прокатился шквал передела жилого фонда (мастерские художников тоже подпадали в эту категорию), и отдельная статистика не велась; так что какая по счёту «казнь египетская» должна была обрушиться на мир, неизвестно.

Разве что – после первой части этой истории мы понимаем: должно была – значит, была, есть и будет (даже если видимо и не было); представим, что художник (поэт, артист или ещё кто в мастерской) – это пленённый Пентавер; поджидающий его в засаде Цыбин – это слуги мёртвого фараона (численность тоже не имеет значения, только функция); и вот – настоящий восход этого источника тьмы совершился.

Да – далеко не сейчас; но – очень «когда-нибудь», во тьме египетской : египетский царевич (и санкт-ленинградский артист в нём) в предсмертном ожидании растекся мыслью по Мировому Древу времен (по всем его ветвям и корням), и пришло время опять описать одно из таких ответвлений.

Как вот давеча в «прошлой вселенной», где за - говор удался: убивая отца – «убили» (в себе) Отца.

Поэтому – когда слуги убитого им фараона явились его казнить, древнеегипетский царевич-отцеубийца вдруг вспомнил, как (не)впервые Черное Солнце взошло над Санкт-Ленинградом и никого поначалу не потревожило: и тучи оказались низки, и мелочный дождик прилипал к ресницам.

Но рождения и гибели богов, а так же любови царей и цариц, глобальные катастрофы и прочие человеческие умопомрачения не остаются незамеченными, так что и эта грозная предвестница таковой не оказалась.

Раз (или нота до) – обречённый царевич вспо- мнил (возо- мнил о себе), что тогда – уже в будущем – дождь прекратился ближе к вечеру. Два (или нота ре) – именно тогда в толпе людей он (уже не царевич – а чуть ли не Первочеловек) поднялся из преисподней метро и в который раз вспо- мнил о женщине (от которой – и к которой – все свои бесконечные жизни без оглядки бежал).

Итак – Цыбин (который у мастерской артиста – художника, поэта или ещё какого скомороха) поджидает, когда распахнётся дверь, и можно будет приступить к изучению анатомии творческого индивида (и попытаться мумифицировать невидимое).

Итак – царевич Пентавер (уже убийца отца), который – сам в роли артиста (к которому пришли свои же «цыбины»-вивисекторы); здесь подмена понятий сопровождается подменой душ (для чего их словно бы мумифицируют).

Итак – псевдо-Илия (герой первой части), вышедший из подземелья метро: казалось – повторяется восход Чёрного Солнца; разве что – действия героев теперь трактуются посредством древнеегипетской «посмертной» (магической) мумификации.

Итак – все они вспомнили о женщине; причём – не просто о псевдо-Еве (любой сестре, жене, матери), а о той – с которой был полностью несовместим: ни от альфы до омеги, ни от омеги к альфе – сколько ни возвращайся к истокам Стихий, они всегда замутнены желанием обрести очертания во-плоти; но – и забыть нельзя.

А ещё – тот (прозревший) Пентавер (к которому пришли его «цыбины») прекрасно понимал всю бессмысленность даже вероятной своей с ней совместности: они оба были полны до краёв, и нечего было к каждому из них прибавлять, но и убавлять тоже было нечего.

Так и совершаются подмены: сейчас ты «маленький» творец (убийца «всеобъемлющего» – назвавшийся его псевдо-именем, загоняющий объем в плоскость твоего «ви’дения»), а через миг – ты уже жертва, к тебе подходит очередной версификатор реальности, твой личный Цыбин.

Есть ли в мире что-либо иное?

Есть. Логосы. Тонкость мира. И нет их (казалось бы). Есть корпускулярная пыль (с грубой пустотой меж ничтожных частиц).

И вот (меняя скрепы логосов на нечто более понятное): сделайте нам понятно – отсюда начинается любая смерть рассудка) он не мог не вспомнить о женщине; но – в любом случае «он» оказывается кем угодно и исполняет любую функцию (палача и жертвы, или даже перевозчика между мирами)

Итак – женщина; «он» (любой «он») – вспомнил о «ней»; другое дело – что его с нею разделенность оборачивалась бессмысленностью ещё большей (порой ему казалось, что вся жизнь – любая жизнь – искусственно составлена из сравнения бесконечностей и отсутствий); тогда – он опять возо- мнил о женщине, ибо следовало с чего-то начать, то есть – составлять (со)мнение о мироздании.