Макс Фетт - Ангел по имени Боб

Насколько я понял, мир всегда делится на черное и белое, вот только для нас цвета смешались в общий серый. Допустим, библия права и все рассказанное в ней – правда. Идеальный общество, где люди соблюдают десять заповедей: Соблюдай их и будешь однозначно хорошим. Но человеческая натура настолько противоречива, что в одной и той же ситуации, но с разницей в год, двое схожих по характерам людей поведут себя по-разному. Как если бы те десять скрижалей стояли в центре города у всех на виду и каждый подходил, чтобы добавить подпункт к «Не воруй». И так продолжалось столетиями. Посему к нашему времени мы имеем не закрепленное в умах четкое: «Не воруй», а устоявшееся: «Тихо спиздил и ушел, называется – нашел». Но не стоит забывать, что это справедливо для мира, где существует религия и ее общий порядок вещей. Правда, подозреваю, что без нее было бы тоже самое. Разница заключалась исключительно в отсутствии весомого оправдания для своего эгоистически-мудаческого поведения.

Мы поспешили выйти из церкви за Учёным, но от того не осталось ни следа. Жители ближних домов, где обитали наиболее важные для Бога люди (имеющие власть и связи), и охрана на пепелище забора его не видели. Ученый остался в поселении.

– Найдем его, – сказал Леонид Семёнович, сел на корточки и зачем-то зачерпнул щепотку песка с земли.

– Че ты делаешь?

– Ищу его запах, – сказал Леонид Семёнович и лизнул горсть песка.

– А это зачем?

– Понятья… ТЬФУ! Не имею, – сказал он, сохраняя серьёзность на лице.

Поселение находилось у подножья склона и разрослось на пару десятков километров. Среди старых покосившихся изб стояли новенькие дома в европейских и японских стилях, которые были разделены широкой площадью, где располагался рынок. Свои палатки там раскрывали только приезжие, ведь никому из наших не разрешали торговать, ибо:

– Не сметь торговать со своими людьми! Только бесплатно, только бартер!

По причине такого наплыва неверующих вскоре был создан отряд особого назначения «Вайт Монашки». В число их задач входило: надоедать лавочникам и уговаривать присоединиться к пастве или в крайнем случае сделать скидку.

Мы проходили мимо мясной лавки и услышали следующий разговор:

– Сие творение не на клею, – сказала вайт-монашка. – Крылья даровал юноше Бог.

Упитанного вида мясник, заполнивший складками жира весь рыболовный стульчик, тянулся в пинте пива на прилавке. Второй рукой он отбивался от колбасы, которая свисала с потолка и лезла ему в глаз.

– А я те клей горю. Ать, ну да-ай, вещай.

– Каждый в пастве трогал эти крылья, – сказала монашка, вызвав у меня неприятную дрожь. Она нагнулась и прошептала: – Некоторые даже выдернули себе перышко, – и смущённо захихикала.

– А? – громко спросил мясник и опрокинул пинту, пролив пиво на прилавок. – Да… В пизду, – он выдохнул и складки его жира вылезли под подлокотниками стульчика. – Дай-ка.

– Вы что! Я не брала…

– Не гони. Не брала, не сказала бы. Хвастайся.

Монашка огляделась. Мы с Леонид Семеновичем прятались у прилавка с иконами, где постоянно собиралась толпа и скрывались от взора. Из рукава она достала тонкую прозрачную пластинку, в которой было моё детское перо. Мясник взял её, покрутил в руке, понюхал, зачем-то лизнул.

«Че вас все лизать тянет?»

– Ну, допустим? – сказал мясник.

– Что? – удивилась монашка.

– Ну, магическая эта штука. И че?

– Не магическая, а божественная. Магия – это ересь.

– Ну, тип да. Нах в стекло т?

Монашка хитро заулыбалась. Видимо понравилось ей, что кто-то спросил про это. А мясник рыгнул. Видимо переел. Он вернул перо.

– А это на всякий случай. Я, когда день плохой наступит, стеклышко разломаю, вот так, – и разломала. – Ой…

– И слиняла магия, – сказал мясник, расхохотавшись.

– Нет. Я его снова запрячу. У ангела душа большая и сила его никуда не денется.

– И скок она весит?

– Сила?

– Душа его.

– Как это?

– Ну, скок весит? Колбаcа от, – мясник взял весы с крюком и повесил на неё палку сервелата. – На те. Восемьсот грамм. А душа его в килограммах иль пудах?

– А… А его душа так больша, что её невозможно взвесить.

– Ясн, – мясник встал, взял тряпку и подошёл к стойке. – Вот, че те скажу. Чего взвесить нельзя, того не существует. Ты мясо будешь? Свежее. Ток повесил.

– Нет, – растерянно сказала вайт-монашка.

– Сздрысни тогда. Работать не даешь.

Вайт-монашка огляделась. Возле мясницкой лавки никого не было. Наши жители не интересовались вырезками или ребрышками. У большинства был свой скот, а остальные воровали у тех, у кого был свой скот.