Макс Фетт - Ангел по имени Боб

Жил среди них кузнец Дикку. Он сам распустил слух, что это имя переводится, как металл. Мол Ку на конце звучит жестко, как удар молотом по наковальне, поэтому так переводится. Однако русско-японский словарь (которого тоже не должно быть на территории паствы) предлагает совершенного другой перевод.

Дикку слыл настоящим мастером своего дела. Его руками были выкованы такие изделия, как ложки, новый крест и… В целом это все. На самом деле непонятно за что он получил звание мастера, но да Бог с ним.

Одной из главных его проблем была показушность. Когда Дикку работал один, то ничем не отличался от обычного кузнеца, но когда кто-нибудь входил… У-у-у. Молот заносился до потолка, мышцы напрягались, а искр от ударов было столько, что их хватило бы для поджога Кремля. На этот случай недалеко всегда сидел его подмастерье с запрещенной болгаркой, который пилил трубы, тем самым создавая необходимые искры для красочной картины.

Леонид Семёнович привел нас к кузне Дикку и заглянул внутрь. Тот выковывал ложки весьма странно способом. Он брал готовую ложку, нагревал до красна и выбивал дно в другую сторону. Все они валялись на краю металлического стола и громко звенели от ударов кузнеца, вызвав недовольство соседей.

– Прекрати стукать, окаянный-сан! – сказала бабка, затягивая ремень на кимоно и доставая очередную семечку из пришитого кармана.

– Си хау мауа, – сказал ей широкоплечий кузнец, который с грузным лицом сидел перед маленькой наковальней.

– Че мелешь? Какие си хуа, ты с Перьми, по нашенскому балакай давай, – кузнец не слушал, продолжая стучать. – Поглядите на него! Хватит! Кому сказала?

Дикку стряхнул с плеч пыль, что осыпалась с потолка, и привстал. Он оказался вдвое выше злобной бабки, а волос на его груди было больше, чем у нее на голове.

– Стоит он! Детина кавайный. Ложки, говорю, в коробку брось, шоб не брынчали!

– Ложки нужны на столе.

– На кой?

Кузнец схватил одну и с размаху метнул в балку, из-за которой выглядывали мы. Та воткнулась в нескольких сантиметрах от носа Леонид Семеновича.

– Нечисть отпугивать, – кузнец взял ещё и бросил их, как сюрикены, так же воткнув по всему дверному проему.

Будучи уверенным в их бесполезности, я шагнул через порог. В ту же секунду с потолка на меня свалилась доска.

– Ни одна нечисть не сможет здесь пройти, – сказал кузнец.

В голосе его не было издевки, но он брал на слабо. Я знал это, ведь волосы на его плечах встали дыбом, а грудь выставилась вперед. Мужчины так делают, чтобы скрыть ребячество и высвободить немного поясничества изнутри.

«Козёл», – подумал я, снова вошёл в кузню и наступил на торчащий из-за угла хвост. От крика кошки зазвенели ложки, а от ее когтей на моей ноге остались четыре глубокие царапины. Больно ли это? Ещё бы, но больнее было видеть угасающую веру в глазах бабки. От того ли, что я не оправдывал клеймо спасителя или от постепенного согласия с мнением монашки.

Пока мной овладевали раздумья на передний план вышел Леонид Семенович. Он пнул ногой кошку, закрылся от упавшей на него палки, взял кузнеца за бороду и подтянул к себе.

– Учёного видал?

Такой дерзости кузнец не ожидал. Потом понял, что весит сто двадцать кило, поднял мелкого за шкирку и швырнул на улицу. Я помог ему встать и уходя услышал, как бабка звенела монетами, чтобы купить ложечки.

Поиски ни к чему не привели. Ученый пропал. Да и на что мы рассчитывали? Он мог выйти каким угодно образом. Паства разрушалась, а численность последователей монашки множилась. Любой мог помочь ему выбраться, хоть по воздуху аэропланом, хоть под землей с помощью дрессированных кротов.

Мы взошли на пригорок в конце рынка и сели. Подступала осень. Об этом говорила пожелтевшая трава и прохладный ветер, жонглирующий в воздухе опавшими листьями. Точную дату было не узнать. Календари числились в списке запрещенных предметов.

– Дурость, – сказал я.

– Он близко! Мы найдем его, – Леонид Семенович сжал кулак и ударил им по муравейнику. Через пару минут стыдливого засыпания его землей, мы пересели подальше и продолжили.

– Че он те так нужен?

– Он угрожал нашей… нашему… А мы, кстати, кто вообще?

– Че?

– Ну, мы все. Папа, ты, я, остальные, мы как называемся?

– Батюшка говорил, община.

– А что такое община?

– Ну, мы все.

– А.

Мы помолчали, прислушиваясь к кричащему оратору на рынке. Я поджал коленки насколько мог из-за пуза и положил на них подбородок. Леонид Семенович лег, глядя в небо.