Андрей Воронов-Оренбургский - Имам Шамиль. Том второй. Огненная тропа

Так, томясь страхами и сомнениями, крепко переживала Мариам, баюкала на руках маленького Танка, и даже не заметила, как вошёл Гобзало.

Одноглазый Маги, как безумный, проскакал ещё версту или две.

Один шайтан ведает, как запалённый конь смог вынести эту немыслимую гонку. Грудь беглеца готова была вот-вот разорваться, точно пороховая бочка, к которой поднесли фитиль; дыхание прервалось, но…горизонт был чист!

Талла-ги! Сквозь липкий пот и размыто-туманный жар он увидел: никто не гнался больше за ним. Мрачные древние стены каньона, его скалистые лабиринты надёжно укрыли сына Урады от шашек и пуль Белой Бурки.

…Магомед насилу успокоил надрыв загнанного сердца, с тупыми ударами изнемогавших мышц. Четвероногий спаситель тоже, как будто, вошёл в норму, но горец знал: тянуть время больше нельзя. Коня, запалённого скачкой, хоть убей, следовало выводить и промять, иначе он падет на ноги и тогда в помощь его страданиям останутся только кинжал или пуля.

Подобрав аргамака уздой, приосанив горделивой выправкой, мюрид дал пятками посыл. Конь резво прянул вперёд, прижимая уши, но сдерживаемый крепкой рукой, неторопливо загрунил, держась теневой стороны.

…Когда всадник добрался до юго-восточных отрогов, расплавленное солнце окрасило охристо-жёлтый пейзаж в гранатовые тона. Каратинский каньон, что огромная рана на теле земли, открыл перед взором, свой ставший лиловым с сиреневой прожилью зев… Вечерело. Длинные густые тени легли от скал. Мюрид подрезвил коня – надо было поспеть засветло. Через пару часов пустынные долины окутает звёздная паранджа, сотканная из горячего шёпота духов гор. А жерло каньона превратиться в аспидную смоль.

Аргамак вступил копытом на длинную извилистую тропу, которая незаметно сворачивала в сторону, брала вверх и вела к Ассабскому перевалу. Сын Исы дернул посеребренный повод. Воллай лазун! Ещё час и они минуют зловещий каньон, который от веку был прибежищем грифов, ядовитых змей и тарантулов. Магомед позволил себе и коню передохнуть; не покидая седла, сделал пару глотков воды из круглой кавалерийской фляжки; теперь он не волновался – успеет до темноты.

Обзор был прекрасным. Его единственный, потому ещё более зоркий и цепкий глаз, зачарованно глядел на тревожные краски заката. На чисто-белые громады гор с призрачными очертаниями, на явственную воздушную линию их вершин и далёкого неба.

Ай-е! С данной возвышенности, как ни с какой другой на этой тропе, ощущалась вся даль между ним – песчинкой, горами и небом; вся грандиозность и вся бесконечность сей величественной красоты. Снежные пики, казалось, плыли по горизонту, блестя на клонящемся к западу солнце, своими нежно-розоватыми вершинами. От них веяло дикой свободой, первозданной чистотой и знобящей прохладой.

…Он перевёл взор: там, на юго-востоке, за необозримым нагромождением скалистых хребтов, подобно абреку-кровнику, скрывался заоблачный Гуниб. Магомед горько усмехнулся. Ему пришли на память последние, услышанные им, слова Имама Шамиля:

«Братья мои! От судьбы не уйдёшь. На всё воля Всевышнего. Сидя на коне в отаре не спрячешься. А я, как и вы, – на коне. Да… У Белого Царя руки длинные, и неисчислимы его полки. Но есть места в Дагестане, куда и Ему не дотянуться. Волла-ги! Мы пойдём на Гуниб-Даг. Поднимемся на его поднебесное плато, запасёмся провизией, порохом, ядрами и свинцом; всемирно укрепим горные тропы неприступными стенами-башнями, и дадим гяурам последний бой! Верю, Милостивый Аллах да не забудет своих сынов…И да не отвернётся от них в суровый час испытаний. Так было прежде, так будет ныне. И знайте: коли урусам и суждено будет взять Гуниб, они выиграют только битву, но не Газават! Билла-ги! Наши внуки и правнуки ещё не раз отомстят поганым псам за нас, обрушив на них праведные гроздья Кавказского гнева! Аллах Акбар! Иншалла!».

Вдыхая чудные запахи цветущих соцветий шиповника, барбариса, нежный розовый, жёлтый свет скальных цветов, он оглядчиво тронул коня. Был благодарен Небу за этот счастливый зигзаг судьбы, уберёгший его от гибели; за эти напоённые свежестью горные склоны, зелёный блеск солнца на ветке придорожной чинары, за слюдяные проблески разноцветных стрекоз и белое трепетание бабочек.

Одно властно и кроваво перечёркивало всю эту божественную красоту, низвергало сердце с горней высоты в тёмную бездну отчаянья. Перед глазами продолжал трещать и лопаться солнечный мир!.. Воздух был нашпигован свистящей смертью, и мчавшиеся на конях мюриды, то тут, то там внезапно вскидывали руки, дырявленные свинцом, срывались с сёдел под копыта казачьих коней и шашек, кто, молча, срезанный насмерть, кто корчился и хрипел, задыхаясь в предсмертных муках. «Гобзало!» – мысль о суровом мюршиде обложила льдом грудь Магомеда.