Александр Шунейко - Лисы мастерских

Люди ходили туда по древней привычке посещать любые бесплатные зрелища. Будь то четвертование или выступление соседа-баяниста, каждая нота которого и без того через стену вбита в мозг.

На сцене крутили кино, фальшиво пели, топорно плясали, скучно читали лекции, плохо играли, нечестно соревновались, постоянно врали. А на лавочках сидели люди, лузгали семечки и на глазах окружающих культурно росли и всесторонне развивались. На такой площадке Аристарх Занзибарский познакомился со своей будущей женой Глафирой.

Душным летним вечером он, изнемогая от жажды и вспоминая, где поблизости продают пиво, безразлично присел на край скамейки. Боковое зрение тут же ухватило статную девушку с русой косой. Взгляд намертво прилепился к затылку барышни, шея затекла от напряжения. На сцене гимнастов сменил человек в грязном белом халате и неотчетливо заговорил о вреде алкоголизма. Аристарх отважился, приосанился и хриплым от волнения голосом выпалил:

– Я тоже так могу. – Он уверенно ткнул пальцем в криво прибитые к правой стороне сцены лозунг «Программу мира поддерживаем и одобряем» и большой профиль суровой тетки в красной косынке над ним. Поверх косынки мальчишки нарисовали череп и написали «Не влезай – убьет!».

– Поддерживать и одобрять можете? – подчеркнуто вежливо с нескрываемым сарказмом спросила девушка. – Нашли чем удивить. На это все мы мастера.

– Нет, эта, совсем, написать могу, – потерялся Занзибарский.

И тем в первый же миг знакомства признал превосходство своей жены, определил главу будущей семьи и свое жалкое незавидное положение в ней.

– Значит, грамотный, а по вашей речи не скажешь. Можно подумать, что буквы вам только предстоит выучить, – окончательно прихлопнула его барышня.

– А ведь могу и вас, – беспомощно пытался выкарабкаться Занзибарский. При желании он мог говорить плавно и долго, но тут внутренне оцепенел.

– Что меня – выучить чему-нибудь? – округлила глаза барышня, но при этом не махнула гордо косой, не поднялась и не ушла, наоборот, повернулась к Аристарху так, чтобы он смог увидеть ее с иной стороны.

– Нарисовать, – наконец-то вынырнул Занзибарский, широко вздохнул от облегчения и повторил, чтобы поверить в себя: – Могу вас нарисовать.

– Ну, это мы еще посмотрим, – рассудительно заметила барышня. – Много вас, желающих рисовать. А пока проводите-ка меня домой. Вечереет. Мама будет беспокоиться. Она у меня строгая. – В истинности этих слов Аристарх убедился довольно быстро.

После килограммов конфет, клумб цветов и часов вздохов, в ночь, перед тем как сделать официальное предложение, Занзибарский пришел на агитплощадку поблагодарить ее за то, что она стала для него дверью в рай семейной жизни. Туча притихла над головой. Дома вокруг задыхались в конвульсиях кошмарных истерик.

Из жуткого аспидно-черного провала сцены несло ледяным холодом безразличной вселенной. Какие-то огоньки летали по этому холоду и шептали слова на непонятном языке. Отсыревшие доски перебивали их своим зловещим скрипом.

Из темноты тут и там выступали буквы, обрывки слов и куски рисунков. Они складывались в наполненную глубоким смыслом сюрреалистическую картину. В центре парил некто массивный с бородой, в рубахе, с огненным взором, молотком на длинной ручке и шевелюрой попа-расстриги. Вокруг него вились непонятные письмена: «Верх», «Везд», «Стрел».

Занзибарский в ужасе трясущейся левой рукой перекрестил видение. Оно рассеялось. Но оставило после себя привкус приобщения к будущему. Будто этой ночью на агитплощадке не врали о настоящем, а говорили правду о грядущих днях. Но говорили ее так, что смысла Аристарх разобрать не мог.

«Вот так истинный художник и должен творить, отказываться от наваждений и плодов фантазии, – размышлял он. – Никаких вымыслов. Служить партии и ее приказам. Она платит – мы рисуем. А все эти разговоры о свободе творчества – ерунда. Где кто и когда видел свободного художника? Никогда художник не был свободен от заказов. Свободный художник обитает либо в психушке, либо на помойке. А у меня семья. Почти».

Мысли перебил оглушительный треск. Это обрушилась от времени конструкция, к которой крепилась доска объявлений. На ней висел план работы агитплощадки. А вокруг него роились половинки страничек из школьных тетрадок с аккуратно выведенными от руки текстами: «Ищу хорошего художника. Задуманная мною картина стоит перед глазами и будет продана за границей за 1 миллион или больше», «Ищу работящую женщину для семейной жизни. Иностранкам по идейным соображениям отвечать не буду», «Увлекаюсь вязанием и кулинарией. Ищу единомышленников», «Срочно продам ношеные калоши и хрустальный графин без пробки».