Марина Шпак - Дорога длиною в жизнь

Под монотонный стук колёс Валентина прихлёбывала горячий чай, подложив под кружку льняную салфетку и слегка придерживая её, чтобы та не скользила по пластиковому столику купе.

Стук вагонных колёс нисколько не казался Вале однообразным, нет. Если внимательно прислушаться, то в этом звуке можно легко уловить практически любую мелодию. Вот и сейчас поезд с лёгкостью аккомпанировал ей: «Стою на полустаночке, в цветастом полушалочке, а мимо пролетают поезда. А рельсы-то, как водится, у горизонта сходятся, где ж вы, мои весенние года? Где ж вы, мои весенние года?» – мурлыкала про себя Валя, вспоминая, как она пела эту песню когда-то со сцены её родного деревенского клуба.

Она улыбнулась своим воспоминаниям, пробегающим в её голове, как кадры киноленты.

Пела Валя всегда, сколько себя помнила. Петь для неё всегда считалось так же естественно, как пить, есть, дышать, жить. Никогда не учась в музыкальной школе, абсолютно не зная нотной грамоты, она пела душой, ловила все музыкальные оттенки на слух, и он её никогда не подводил. Все, кто слушал певунью, поражались её несколько грудному глубокому бархатистому голосу с мягким и объёмным тембром. Ноты она брала сразу чисто и точно, а не «подъезжая» к ним, как бы примериваясь.

– Зыкина наша! – с гордостью говорили односельчане.

Жили всегда бедно. Она хорошо помнила эту бревенчатую избу, состоящую из одной большой комнаты, добрую половину которой занимала печь. За печью был небольшой закуток, где, как водится, жил домовой. Маленькая Валя слышала изредка по ночам, как он шуршал, перебирая веточками метлы да покряхтывал. Он, видно, сердился, что метлу опять поставили неправильно – надо было палкой вниз, а веточками кверху, так старики говорили. Валя его не боялась, знала – он добрый, избу оберегает от напастей всяких. У маленького окна стоял огромный стол, больше напоминающий клетку. С трёх сторон стены его были наглухо зашиты фанерой, а центральная часть – узкими рейками, выкрашенными в голубой цвет. Под столом жили куры. Ну как под столом. Чаще они бродили по всей избе, отчаянно кудахтая, когда Валя веником пыталась их вымести летом на улицу, а зимой под стол, в импровизированный курятник. У неё это плохо получалось, куры жили своей жизнью, отдельной от Вали, и вовсе не собирались ей подчиняться.

Да, жили бедно, не было ни патефонов, ни грампластинок, но была чёрная тарелка радио на бревенчатой белёной мелом стене комнаты. О, какое это было счастье – слушать концерты Лидии Руслановой, Марии Мордасовой, Майи Кристалинской, Гелены Великановой, Нины Дорда… Она знала все их песни наизусть.

А потом пришёл ноябрь… Она не понимала, куда и почему увозят маму?

Уткнувшись носом в маленький пятачок, отвоёванный подушечкой указательного пальца и тёплым дыханием у напрочь замороженного оконца, Валя видела, как мать в сопровождении какого-то хмурого неказистого мужичка, ступив на откинутую металлическую подножку, влезла в крытый брезентом кузов грузовика. Машина, дёрнувшись, медленно развернулась, и девчушка увидела сидящую на боковой скамейке съёжившуюся маму. Уже через мгновение брезент тяжело опустился, и грузовик, отчаянно пробуксовывая в глубоком снегу, двинулся вдоль улицы.

Валя изо всех сил пыталась сдержаться, чтобы не напугать маленького Кольку, но у неё ничего не получилось. Сквозь слёзы, всхлипывая всё громче и вздрагивая плечиками, она видела, как машина, в клубах морозного дыма проехав до угла улицы, скрылась за поворотом. Рыдала Валя уже во весь голос. Колька пискляво вторил ей, извиваясь и выдёргиваясь из крепких рук какой-то тётки, всё порываясь куда-то бежать. Только Лёля не плакала, но не потому, что ей не было страшно, нет, она просто не умела.

Валя смутно помнила дорогу в детдом. Помнила только, что везли в кабине машины, как она теперь понимала – в полуторке. С тех пор она не может ездить ни на каких машинах, ей становится так плохо, что даже десятиминутная поездка на самом распрекрасном дорогом легковом автомобиле выбивает её из жизни, полдня она потом отлёживается, вся зелёная, пытаясь прийти в себя от слабости и тошноты, только драминой теперь и спасается, выпивая её за полчаса до предполагаемой пытки.

А тогда она, восьмилетняя девчушка, не понимала, куда их везут, зачем, а главное, надолго ли?

Колю определили в приют для малышей, а Лёлю и Валю – в Заиграевский детский дом, в километрах двух-трёх от Коли. Сначала их поместили в так называемый изолятор, отрезали косы, постригли под мальчиков, намазали голову вонючим дустом, повязали косынкой, потом отмыли хозяйственным мылом, переодели в одинаковые кофточки и шаровары (они почему-то называли их финны), а их одежонку сожгли в топке печи.