Array Сборник - Призвание – писатель. Том 1

(Перевод с кыргызского Наргисы Карасартовой)

Москвич, родился в 1952 г. Профессиональный художник-иконописец. Член Московского Союза художников. Имеет два ордена РПЦ: орден Сергия Радонежского III степени, орден Андрея Рублёва.

В 2010 г. обратился к литературе. Пишет стихи и прозу.

В 2016 г. принят в Союз писателей России.

Серебряный лауреат Международной литературной премии «Золотое перо Руси» за 2016 г.

Дипломант литературных премий Союза писателей России: «Серебряный крест» (2018 г.), «Лучшая книга года» (2016–2018 гг.).

В 2019 г. награждён медалью И. А. Бунина «За верность отечественной литературе».

В 2020 г. награждён почётным званием «Заслуженный писатель МГО Союза писателей России» и медалью МГО СПР «За мастерство и подвижничество во благо русской литературы».

В 2021 г. награждён медалью МГО СПР «Цветаевские костры».

Полина мечтала рисовать Бога. Год назад девушка окончила иконописные курсы при храме святителя Алексия и была принята в местную артель «Изограф». Трудилась, правда, больше на подхвате, но от работы к работе её навыки в церковном художестве росли, а иконописные задания усложнялись.

– Умница, Полина, толк будет, – заметил как-то глава артели, «бригадный генерал» Григорий.

Случилось Григорию с товарищами расписывать храм на Ставрополье. Впрочем, началась эта история гораздо севернее, обыкновенным, ничем не примечательным июльским утром…

В квартире на Волхонке раздался телефонный звонок.

– Здравствуй! Здравствуй, брат Григорий! – в трубке послышался знакомый голос священника Михаила. – Помнишь ли меня, Гришенька? Скажу без предисловий: нужда к тебе имеется великая. Попустил я позор, прости господи! Позволил нечестивцу храминушку мою посечь кистью поганой. Уж такой блуд на Божьих стенах намалёван! Чую, развалятся вековые камушки, не вынесут сущего позора. Исправить бы. Приезжай, не откажи! Славной дружине твоей поклон. За вас, честных богомазов, день и ночь Бога молю. Приезжай, приезжай, брат!..

Баритон отца Михаила, сдобренный южнорусскими оборотцами да прибаутками, ещё долго звучал в трубке. Григорий слушал и невольно думал о своём: «Отец Михаил… Сколько ж не виделись, лет десять, поди. Настоящий русский батя, борода в капусте, а мысли прямиком до Бога летят. И возвращаются крылатые, как ангелы…»

…1993 год, 5 октября, поздний вечер. Двор Белого дома ощетинился со всех сторон колючками баррикад. Из Останкино на грузовых машинах подвозят первые партии раненых. Отец Михаил в белом переднике, забрызганном кровью, принимает «санитарное пополнение» с борта на импровизированные носилки. В интервале между прибытием машин обходит и кадит баррикады. Наступает ночь. Тревожная ночь перед главными событиями грядущего дня. То, что случится нечто ужасное, понимают практически все. Никто не уходит. Идёт молчаливая сосредоточенная работа. Достраивают заграждения, разливают по бутылкам боевой (но, как оказалось, совершенно бесполезный) «коктейль Молотова», назначенные командиры взводов делают последние инструктажи перед…

Отец Михаил непрерывно исповедует и причащает. Ограничений никаких нет. Ел ты, не ел, читал правила ко причащению, не читал – едино. «Кто тогда остался, не дрогнул, не подался прочь – уже герой и чистая жертвенная душа, – поминал потом октябрьские события отец Михаил. – Кого, как не таких героев, и причащать-то? Ведь все они, небо молю в свидетели (!), на моих глазах – почти все полегли наутро. Везучих грешников, как ваш покорный слуга поп Мишка, маловато оказалось…»

– Батя – он человек стойкий, – рассказывал сослуживцам Григорий, – а спроси про те денёчки – сверкнёт глазами и заговорит поначалу вроде бодрячком, но на втором слове замолчит, закроет лицо ладонями и плачет. И сквозь слёзы сказывает, как ранним утром пятого октября ходил он в рваном подряснике по мёртвым развороченным баррикадам, кадил на кровь ещё не смытую и товарищей поминал…

– Так что ж, родненький, порадуешь старика, приедешь?

– Отче, обещать не буду, но с ребятами поговорю. Может, и стронемся.

– Молю Бога, Гришенька, молю Бога!