Северин Виноградский - Сны и кошмары фермера Сведенборга

Радостно видеть жилища своих собратьев, знать, что где-то там, на еле различимых полях они сеют, жнут, производят удобрения и пьют чай.

Сведенборг остановился, почувствовав усталость, и лёг передохнуть в россыпь соцветий клевера, глубоко вдыхая пряный аромат. Вот на цветке сидит пчела, в ней заложено предназначение – насекомое знает свою роль, едва появившись на свет. Так и фермер, начиная цикл, имеет остаточную память, он знает язык, владеет основными навыками фермерского ремесла и помнит предыдущий цикл как спокойный утренний сон, который точно был, но растворился в ароматах утреннего чая. Землепашец и пчела одинаково поддерживают равновесие в том, что существует. Старик закрыл глаза, насладившись жужжанием улетающей с грузом цветочной пыльцы труженицы. Всеми клетками тела он ощущал токи энергии, исходящие от почвы, что питают разнообразную растительность, в едином порыве тянущуюся к свету, и вновь погрузился в состояние тихой радости, невидимым эфиром пронизывающей ферму.

Отдохнув, Сведенборг поднялся на ноги и направился к озеру, по левую руку от которого располагались угодья кузнеца Миколаича. В отличие от других фермеров, у Миколаича было в хозяйстве два сооружения: сложенная из крупных камней кузня и лачуга, из обмазанных глиной плетёных веток. Вход кузни был обращен к озеру, чтобы бриз мог охлаждать жар печи. Ещё на подходе, за две-три сотни локтей, Сведенборг услышал звонкий стук молота. Дождавшись паузы в ритме металлического звона, путник крикнул:

– Пусть сны твои будут добрыми, Миколаич!

– А кошмары лёгкими, – послышался ответ.

Крупная фигура появилась в проёме кузни. Миколаич вышел, щурясь от дневного света, с закинутым на плечо молотом. Рубище его было сплетено из тонких нитей, местами заношено до крупных, ощерившихся хаотичной верёвочной пляской дыр, которые в столь же произвольном порядке покрывались заплатами. Две из них, особенно крупные, торчали над мускулистыми плечами, и Сведенборг не мог отделаться от ощущения, что его собрат носит эполеты, которые он видел при контакте в эпохе Ре-Эллас.

– Я направляюсь в Гимназиум, брат Миколаич. Вот решил зайти к тебе по пути, спросить, не нужен ли тебе кувшин, да не найдётся ли для меня пары мотыг? – Сведенборг поставил сосуд на землю.

Кузнец поставил молот, подхватил кувшин, поднял на уровень глаз и замер, рассматривая роспись.

– Хм, – сказал кузнец, – я словно увидел всё своими глазами. Дам три штуки. – Он унёс сосуд в кузню и вышел с мотыгами, на ходу перематывая их бечевкой. Сделав удобную петлю, чтоб инструменты можно было повесить на плечо, Миколаич протянул их гостю.

– Спасибо, – поклонился Сведенборг.

– И тебе. Мне нравится твоя картина. Как думаешь, – кузнец запустил пальцы в бороду, – каждый фермер может быть поднят на хобот?

– Конечно, с чего мне сомневаться?

– Да, действительно, – Миколаич смущённо поморщился, рассеяно посмотрел в горы и вдруг быстро произнёс: Я видел Софию.

– Я тоже её встретил, как и брат Карлос. Может, это просто случайность?

– Что она говорила тебе?

– Что-то про журнал. Вроде того, что в нём нет никаких записей про неё.

– А ты, – кузнец замялся, – ты проверял?

– Зачем? Читать журнал – значит, сомневаться в воле Эгрегора. Это бессмысленно. Разве ты не помнишь, чему тебя учили в Гимназиуме?

– Да-да, извиняй, брат Сведенборг. Для меня ты всегда пример образцового фермера, может, потому и хочется иногда у тебя спросить кое-что?

– Да я разве против? Если имеются какие сомнения, так что бы и не спросить?

– Вот скажи мне, а не было ли у тебя мыслей каких, или желаний, чтобы София принадлежала только тебе?

Сведенборг задумался, подбирая слова для правильного ответа, но вдруг на него нахлынула смесь образов, слов и звуков. Тонкая рука Софии гладит мальчишескую спину. Шёпот растворяется в шорохе её волос, щекочущих ухо. – «Давай будем играть вдвоём, только ты и я?» – Потоки воды обтекают слитые тела, как иллюзорное время памятники. Пусть ничто никогда не изменится! – «Свен, а ты слышал когда-нибудь о любви?» – «Нет». – «Это такая невидимая вещь, которая одинаково неразделимо принадлежит двум людям. Я хочу, чтобы у нас такая была». – Заливистый хохот девушки вызывает серию острых вспышек наслаждения. Но вот уже хобот скользит в слизи, вонзаясь в пупок Сведенборга. – «София, я нашёл вещи! Много невидимых вещей, которые могут принадлежать нам двоим!» – Мальчик ходит по берегу и до хрипоты выкрикивает её имя, отчего налимы удивлённо выглядывают из-под камней, но наяда не появляется.