Наталья Аннеева - Очень страшная история. Ненаучная фантастика

– Не пугай моего парнишку! – сказал Петр. – Он робок и не привычен к людям. Мы с ним на хуторе жили. Девчонки твои, вишь, как его засмущали! Он черногорец, православный. Они там все такие чернявые.

А ты, Марко, поздоровайся с хозяином! – обратился он к юноше.

Тот прижал правую руку к сердцу и низко поклонился.

– Королевич Марко! – фыркнула проскользнувшая в горницу Аннушка и исподтишка показала парню язык. Тот покосился на нее. Чуть заметная насмешливая улыбка скользнула по его губам. За сестрой вошла разрумянившаяся Дарья. Марко взглянул на нее и потупился, как красна девица. Дарья, сменив отца у печи, принялась быстро накрывать на стол. Все уселись и принялись за еду.

***

После ужина гостей устроили ночевать на сеновале. Сестры, убрав со стола, скрылись в своей горенке. Иван Никитич улегся на полатях и вскоре уснул. На небе зажглись звезды. Стоял конец августа, дни стали уже коротки, а ночи становились темней и длиннее. Когда взошла луна, в доме и в деревне все затихло.

Неожиданно среди ночи залаял, а потом страшно завыл пес. Очевидно, его тревожили чужие запахи, которые принесли с собой гости. Хозяин проснулся от этого воя и, взяв палку, вышел во двор.

– Молчать, Серко! Я тебя! – сердито проворчал он, стукнув палкой по собачьей будке. Его удивило, что пес не выскочил к нему.

– Заболел ты, что ли? – спросил Никитич. – Спи, спи! Все в порядке!

Он слышал, как пес застучал хвостом по стенкам своей конуры и заскулил. Постояв немного, Никитич вернулся в сени и медленно, стараясь не шуметь, стал подниматься по лестнице.

Неожиданно в темноте мелькнуло что-то белое. Смутный, слабо светящийся человеческий силуэт показался со стороны узкого коридора, ведущего в длинный, идущий вдоль всей избы, чулан.

– Дашутка, Анна? – окликнул Никитич сердито. – Вы чего не спите? Чего по ночам ползаете?

Но то были не дочери. Ночная тьма как-то внезапно рассеялась. Стало сумеречно, словно в солнечный день, когда закрытое со всех сторон помещение освещается тонкими лучами, проникающими снаружи через незаметные щели, и в этом сумраке Иван Никитич вдруг отчетливо увидел свою покойную жену. Он вздрогнул и изумленно остановился… Сердце его сильно ударило в ребра и вдруг замерло, а затем забилось часто и неровно… Холодный пот выступил на лбу…

– Марьюшка! – прошептал он. – Это ты, милая… Марьюшка!

Жена молчала. Она смотрела на него своими светлыми, так знакомыми ему добрыми глазами. Потом губы ее зашевелились, словно она что-то пыталась сказать, но слов не было… Тогда она заплакала… Лицо ее жалобно исказилось, по щекам потекли слезы… Она подняла руку в предостерегающем жесте, и… видение пропало.

Иван Никитич долго вглядывался в темноту, надеясь увидеть хотя бы проблеск света, но напрасно. Внезапно в его памяти всплыло слышанное когда-то поверье, что призрак не заговорит, пока его не попросят об этом, и он с досадой хлопнул себя по лбу…

Его нельзя было назвать суеверным, но неожиданное явление призрака покойной жены, ужасное отражение, мельком виденное им в зеркале настроили его на тревожный лад. Предчувствие чего-то недоброго и страшного зашевелилось в его душе… Хмурясь, он вошел в избу и тихонько отворил дверь в горенку к дочерям. Они спокойно спали на своей широкой кровати. В лунном свете белел узорчатый подзор, украшенные кружевами подушки, – покойная Марьюшка была рукодельницей. Он прикрыл дверь, сел на лавку и просидел так до утра. Когда стало светать, спустился во двор, прошелся по нему, заглянул на сеновал и оторопел: вчерашних гостей на месте не было…

Рассвет занимался за дальним лесом, когда Андрейка, внук старого Нилыча, проснулся от утреннего холода и вылез из-под шубы, которой накрыл его ночью заботливый дед. Костер, слаженный по таежному, горел всю ночь, но к утру почти погас. Кони, которых пригнали с вечера в ночное, паслись рядом с большим Зориным логом. Недалеко, над речкой, вился легкий туман. Деда нигде не было. Андрейка огляделся, пересчитал коней, – пятнадцать были на месте. Шестнадцатый, Гнедко, баламут и хитрюга, опять куда-то удрал.

Андрейка подобрал кнут и, приметив дедов след на росистой траве, побрел по нему к логу, позевывая и потягиваясь.

Он дошел почти до края лога, когда почувствовал, что кроме него и коней, здесь есть еще кто-то. Это был не дед, не баламут Гнедко, – нет, тот, кто смотрел на него, невидимый, из-за кустов и высокой травы, был огромным, страшным и зловещим. От него веяло холодом и смертельной тоской. Парнишка понял это внезапно и сразу, и волосы зашевелились у него на голове.