Любовь Гайдученко - Лажа под названием жизнь

Да много чего можно вспомнить из моей насыщенной как хорошим, так и плохим, жизни. Но всё это будет не то. И по сравнению, например, с ленинградской блокадой, с тем, что пережили люди тогда – это всё просто семечки, не заслуживающие особого внимания.

А самое страшное событие (а может, оно тоже кому-то покажется полной ерундой, и он сочтёт, что я сильно преувеличиваю) произошло во времена моей молодости, мне тогда не было ещё и двадцати лет. Это сейчас я битая-перебитая жизнью, и меня даже укоряют, что я очень злая и не люблю людей, а тогда уж точно никто бы не укорил – я была добрая, доверчивая и наивная (можете не верить, но это святая правда!) и тянулась к людям. Меня отвергали, били фейсом об тейбл – а я всё равно тысячу раз наступала на одни и те же грабли. Я была как мой пёс Дэндик: огромный добрый мраморный дог свято верил, что все люди – хорошие, хоть они не раз делали гадости – один раз какой-то пьяный мужик ткнул ему в морду горящую сигарету, а девка, когда мы гуляли поздно ночью и он побежал к ней знакомиться, больно испинала его ногами, обутыми в тяжёлые ботинки. По всей видимости, она была наркоманка, потому что в здравом рассудке никто не станет пинать псину ростом с телёнка…

Так вот и я – мне делали очередную гадость, а я всё равно упорно верила, что все люди – честные, хорошие, умные, добрые и порядочные.

Но страшное событие произошло вовсе не потому, что кто-то сделал мне что-то плохое. Просто моя соседка по дому преподавала в педагогическом училище и взяла меня с собой в подшефный детский дом, где студенты давали концерт для детишек. Он находился не в городе, а где-то в области, потому что мы туда довольно долго ехали на автобусе.

И вот мы зашли в этот детский дом, и не успели раздеться и пройти в зал, где была сцена, как со всех сторон к нам бросились совсем маленькие дети, лет двух-трёх. Я ещё обратила внимание, что они были чистенькие и даже как-то принаряженные. Но когда в меня вцепилось цепкими ручонками человек пять сразу, и все они истошно кричали: «Мама! Мама!», тут со мной что-то случилось страшное. Я сломалась, во мне, двадцатилетней девчонке, у которой и в помине не было никаких детей (дочь я родила значительно позже, чуть ли не под тридцать) начался какой-то прямо-таки неуправляемый процесс типа урагана «Сенди», налетевшего на огромный город Нью-Йорк. Моя душа закипела. И я не понимала, как такое возможно – столько сирот при живых матерях??? Они же были совсем крошки, они так нуждались в материнской любви…

И пока шёл шефский концерт – а он продолжался, наверное, часа два (кажется, это было под Новый год, и представление было, как и положено, с ёлочкой, Дедом Морозом и Снегуркой) – я безудержно прорыдала за сценой и тихо рыдала всю обратную дорогу и потом ещё долго дома.

Успокоила меня тогда вот какая мысль: что не так ведь всё безнадёжно, эти дети обязательно вырастут, заведут свои семьи, народят детей, и их будет кто-то любить. И забудут они своё холодное детство в казённом доме, куда они попали из-за каких-то сучек – нелюдей женского рода. И всё у них будет хорошо…

И поэтому, когда мне предлагают пойти в дом престарелых, я представляю, что со мной будет, когда я переступлю его порог – я, наверное, сразу сойду с ума от ужаса при виде несчастных брошенных стариков, у которых впереди маячит только одно – Смерть…

Я была уверена, что я была рождена для того, чтобы совершить нечто необычное. Но лет до пятидесяти я жила хоть и не совсем стандартной для обывателя, но вполне благополучной жизнью. Сначала, по молодости, я себя «искала». Тыкалась то туда, то сюда, перебрала несколько высших учебных заведений и обнаружила, что я не имею ко всему этому ни малейшего отношения. Поступить в них во времена так называемого «застоя» было очень трудно – люди рвались к знаниям, конкурсы были просто страшными, особенно на гуманитарные факультеты. Тем более, что образование было совершенно бесплатным.

Я преодолевала все препоны, проходила – одна из ста – все экзамены, но проучившись года два, много – три, я понимала, что никакая это не наука, а обыкновенный бред собачий: на специальные предметы отводилось так мало часов, зато надо было запоминать какие-то маразматические, никому не интересные события – всякие там съезды КПСС и прочее в этом роде. Они были похожи друг на друга, как близнецы, бессмысленной информации было много, и она вызывала рвотный рефлекс.