В магазине, что находился в моем доме, я так же встречал одних и тех же людей, будто они там работали покупателями. Только у некоторых жизнь неизменно делала повороты, кувырки и прыжки, как например, у моей жены. Став филологом, она закончила магистратуру факультета журналистики, как и планировала, и уже успела стать востребованным журналистом, став редактором одного из популярных изданий, правда, не без помощи одного моего друга детства. Я вспомнил на минуту его, своего школьного приятеля Володю, который неизменно вмешивался в мою жизнь, сначала когда мама указывала мне на то, с кого надо брать пример, и кто станет настоящим человеком и многого добьется. Только один случай намекнул мне, что примеров брать не надо, когда я за компанию пошел с Володей сдавать экзамены в музыкальную школу, чтобы ему было не так страшно. В итоге – меня взяли, его – нет.
Пример этот так и остался для меня нерешенным, даже потом, когда Володя уже стал человеком и многого добился. И не скучно ему быть все время человеком? Надо будет спросить при случае. Будь я все время человеком, сдох бы давно со скуки. Мне не хотелось быть человеком. Я долго не мог понять, кем же я хочу быть, только сейчас я понял, что все время я становился самим собой. Только теперь я ясно понял, чего мне не хватало в жизни с женой, какого меня не хватало – животного.
Изменения, они необходимы всем, даже если дорого то, что у тебя есть. Я снова вспомнил детство, когда с удовольствием менялся марками в клубе филателистов, пусть невыгодно, но все же менялись картинки в альбоме моей жизни. Я захотел поделиться со своими размышлениями с официанткой, когда она принесла счет, но увидев ее глаза – две голубые пуговки, плотно пристегнувшие улыбку к лицу на весь рабочий день, я решил хоть как-то изменить этот бесконечный марафон, сократить эту дистанцию между взглядами, просто оставил на чай больше обычного.
На улице бушевало лето. Трафик был плотным, течение бурным. Переход – далекий, обходить не хотелось. Несмотря на риск, я пошел вброд, перебегая дорогу без перехода, сигналя руками машинам, что бы те пропустили. Руководил, утопая по пояс в горячем асфальте жары, я смотрел на железные морды, обращаясь именно к ним, а не к хозяевам. Наконец, проспект был взят, практически взят, передо мной затормозил джип:
– Сука, куда ты лезешь?
– Сам ты сука, – огрызнулся я.
Из машины выскочил детина и бросился на меня.
– Ты кого сукой обозвал? – видимо, его настроение было еще хуже моего.
Я уже давно не дрался ни с кем, даже очень давно. Детство промелькнуло, когда дрались до первой слезы или до первой крови, потом армия, где драться приходилось постоянно и без правил, главное – драться, тогда ты сможешь диктовать свои. Какой-никакой опыт у меня был. А у мужика будто четыре руки – сунул мне несколько раз в лицо, кулаки острые, как кинжалы, пара из них вспорола живот. Тело мое скрючилось от боли, чтобы отдышаться. Мужик положил мне руку на спину и нагнулся:
– Ну что, живой?
В этот момент изловчившись я со всей дури встроил промеж его ног свою – третьей:
– Живой, – выдал я резко и, не дожидаясь других вопросов, пошел дальше. «Еу» – послышалось мне в ответ.
По дороге достал платок, подтер окровавленную губу, поправил немного лицо. Зашел, как и планировал, в супермаркет. Увидев на моем лице такой натуральный грим, одни сторонились, другие норовили взглянуть еще. Теперь я тоже стал похож на своих авторов, с претензией на уникальное лицо. Чувствуя свою вину, я направился в винный отдел. Чистосердечное признание смягчает. Надо было как-то отпраздновать победу. Побродил по рядам виноградника. Судя по обилию вина, год был урожайным. Сорвал стеклянную гроздь красного из Австралии прошлого года, сломал ветку маринованных оливок и достигнув кассы, стал выкладывать на ленту трофеи. Кассы играли свою скучную мелодию Кэш в одной тональности. Соло на одной клавише. В этот момент кассир пробивал чью-то банку абрикосового джема. «Да, верно. Душа требует джем-сейшена». Если бы каждую кассу настроить на свою ноту, то могла бы получиться неплохая мелодия, а может быть даже новое направление джаз-хаос-кэш.
– А что у вас с лицом, Максим? – выразила Катя свое недоумение и сочувствие. Брови ее всполошились не на шутку.
– Аллергия, – отплевывался я безразличием к этому миру, утонув в кресле. На самом деле я поправлял во рту языком оторвавшийся кусок щеки. Лоскут был нежный, скользкий и соленый. Весь в меня.
Читать дальше