Ирина Бавина - Непридуманные истории

Под кроватью в деревянном ящике стояла швейная машинка «Подольск». Об этой машинке я не могу не рассказать. Благодаря ей и поженились мои родители. Моя мама в возрасте пятнадцати лет уехала от своей мамы, бабушки Гаши. В то время обязательное образование состояло из семи классов. Паспорт выдавался в шестнадцать лет, с которым и можно было только покидать свое место жительства. Поэтому мама со своей подругой, которая была на год старше, сходили в сельсовет и сказали, что утеряно свидетельство о рождении. Управляющая сельсовета сильно была занята, документы (журнал регистрации) не стала искать, может, после войны и немецкой оккупации он и вовсе пропал или сгорел. И служащая со слов мамы выдала ей новое свидетельство не 1939 года рождения, а 1938, тем самым добавив ей к возрасту еще один год.

Двоюродный брат мамы Николай забрал ее потом к себе из деревни в г. Винницу. Там он работал директором маслозавода. Впоследствии мама с огромной благодарностью вспоминала те два года, что прожила с ним, его женой и их мальчишками, маленькими на тот момент. На заводе платили очень хорошую зарплату. Никто не воровал ни масло, ни сливки. Директор разрешал брать сливочное масло по килограмму в день и по литру сливок. Мама иногда брала, а иногда – нет. Но отзывалась, что масло было вкусным, а самым отменным было то, когда наливаешь его еще не застывшим в банку. Представляю себе взбитые перегнанные сливки! Также мама рассказывала, что кожа рук была всегда нежной, ведь те самые сливки были лучшим кремом для рук. Практически всю зарплату она отсылала маме. Бабушка очень сильно болела, несколько раз она страдала воспалением легких. А на руках бабушки Гаши оставался младший брат моей мамы, дядя Ваня.

Николай уговаривал маму поступить в техникум. Однажды приехал родной старший брат, дядя Саша, и сказал маме ехать с ним в Никополь. У него родился сын, и он начал строиться, ему нужна была помощь. Но Николай не уставал ее уговаривать не уезжать и остаться учиться, да и вообще они жили вместе в ладу. Но мама уехала и попала, как говорят, в самое полымя: и цемент мешала, и за годовалым ребенком ухаживала, и еду готовила – все было на ее плечах. А еще работа – она пошла работать на трубный Никопольский завод. В общем говоря, истинное рабство. Когда о ее житье-бытье выпытала бабушка Гаша, а маму стало «качать от ветра» – так истощена она была, случился скандал. Мама очень переживала, как невольно стала «вражиной» невестке, тете Соне.

Благо, помогли подружки. Той осенью, когда освободилось место в общежитии, они ее позвали к себе и стали жить втроем в комнате. В общежитии только у мамы была швейная машинка. Папа приехал в командировку на этот же трубный завод, и его поселили в комнату на время пребывания. И как-то так получилось, что у него по шву порвались брюки на самом «интересном» месте (сзади), и ему сказали, что у одной Милы есть швейная машинка, ее-то и можно попросить их отремонтировать. Он пришел, постучался в комнату, дверь открылась, и тут он увидел маму. И все! С этой поры все командировки были только в Никополь. А 23 февраля мама и не заметила, как оказалась уже в ЗАГСе. Уже позже мама делилась со мной, что она и не замечала, что ребята на нее засматриваются. Но время было иное, скромное, и все побаивались открываться и признаваться в своих чувствах. И как оно бывает всегда, только она собралась в ЗАГС, как объявились и другие женихи с уговорами выйти за них замуж. Но выбор мамы пал на папу. Мы старались с братом всегда поздравлять родителей с их датой – 23 февраля. Эта дата, для меня во всяком случае, была такой же значимой, как дни рождения папы, мамы, Гены, бабушки, да и мой тоже. Прожили они долго и счастливо, и мы отметили сорокалетие их совместной жизни в 2003 году. Отец был ярким, красивым и модным, однако, не за это мама его полюбила. Он совершал истинно мужские поступки, обладал тонким чувством юмора, никогда попусту не болтал и всегда держал свое слово. Отец любил маму, столько уважения и теплоты проявлял к ней и шутливо называл «Моя Филипповна, рыжая». Пишу о нем, а слезы так и душат – не хватает мне папы. И сколько бы времени ни прошло со дня его ухода из жизни, не стихает теплая тоска. Папа, поговорить бы с тобой…

Значит, эта самая швейная машинка и соединила маму с папой и долго еще нам служила: шили мне платья, мои задания по домоводству исправно исполняла, бабушка Ира шила пастельное белье для наших нужд, наволочки и простыни, а мама – пододеяльники. В магазинах продавалась ткань, которая, конечно же, была дешевле, поэтому в доме было все свое. Хотя помню, у нас было постельное белье, которое, видно, в Воинской части продавали (по сути таскали простыни у солдатиков и продавали задешево). На таких простынях стояла печать в углу, черная и большая. Некоторые простыни были красивые с зеленым рисунком – Минздрав. Это уже скорее всего, в госпитале продавали из-под полы. У нас была стопка таких простыней. Все было в дефиците или очень дорого. Я научилась шить именно благодаря машинке мамы. Но насколько же увлекательно было в детстве покрутить ручку. Эх, первая машина в моей жизни!