Наталья Минина - Петра

Побег не преступника и не беглеца. Чей же побег это был? Чей? Протестующего? Оскорбленного? А может быть борца за право на свободу? Не угадали. Таков закономерный побег Улитки.

Каждый раз, выходя из леса лёгкой, почти прозрачной и пропитанной хвойным запахом, я удивлялась. И знаете чему? Описательные нюансы всегда давались мне сложно. Поэтому попробую объяснить на пальцах. Представьте, вы находитесь в месте, где вам уютно и хорошо. Вы насладились им вдоволь, и вот сейчас оттуда нужно уйти. Представили? А сейчас закройте глаза и вспомните, испытывали вы когда-нибудь ощущение счастья, от того, что покидаете уютное место, зная, что уходите туда, где вам тоже будет хорошо. Вполне возможно, я пишу о банальных вещах, которые для многих из вас являются обыденностью и нормой. А я узнала о простом счастье только недавно. Не думайте, я не иронизирую и не шучу. Да, для меня было нормой писать в позолоченных тетрадях, изготовленных для меня под специальный заказ, но что такое запах утреннего леса, я узнала совсем недавно. Многое из того, что было позволено моим одноклассникам, казалось бы, детям таких же обеспеченных родителей, как мои, мне было запрещено. Тогда я не понимала этого головой, но всегда чувствовала, что что-то не так…

Выходя из леса, я жмурилась от солнца, которое приветливо просачивалось сквозь густые деревья. С улыбкой ребёнка и с телом молодой девушки, я шагала по хвое, и сердце моё купалось в счастье. Пускай на эти полчаса, час, два, но я не отталкивала от себя счастье. А может на то оно и счастье, чтобы быть конечным… Перед тем, как выйти из леса, я всегда проделывала одно и тоже. Можно сказать, это стало своеобразным ритуалом. Подойдя к ели, я выбирала одну из мохнатых лап, и, не ломая веток, старательно растирала пальцами пахучие иголочки. «До следующего дня запах леса будет со мной. Никуда он не денется от меня, а когда начнет смываться, я приду сюда снова, чтобы надышаться звенящим счастьем. И никто не сможет мне помешать. Никто!», – думала я вслух и улыбалась.

С самого первого дня пребывания в деревне, моё внимание привлекла семья: многодетное, шумное семейство. Они напоминали мне цыганский табор. На первый взгляд, ничем особенным не отличались они от остальных. Семья как семья. Маленькие детишки «белоголовики» бегали вокруг дородной женщины весьма весомых достоинств. Как кутята они смотрели ей в глаза и что-то протяжно выпрашивали. Знаете, так жа-а-алобно, растягивая слова, они заглядывали в её потёртый маленький кошелёчек и тыкались носами в авоськи. Их тайну я узнала много позже.

– Мам, ну купи. Ну купи, ма-а-а-ам.

– Сейчас потрясу тебя за шкирку и будет. Хорош клянчить! Скоро оставите мать без порток. Ну совсем замучили мать, – фырча женщина открыла кошелёчек.

– Хочу шоколадку-хочу шоколадку. Ну купи, ма-а-а-ам, – курносый мальчуган даже не думал сдаваться.

– А кто будет пирожки доедать? Бабай? Ну сущее наказание, а не дети, – проворчала она и протянула продавщице мелочь.

– Еще двадцать рублей, – ответила пышнотелая дама, подпирающая грудью прилавок.

Казалось, её грудь слеплена специально для этого интерьера. Не смотря на то, что моя голова была словно в тумане, я помню, что сразу обратила на это внимание. Не будь у неё такой груди, её нужно было придумать: нарисовать, слепить из пластилина, изваять из гипса. Главное, чтобы она непременно была. И непременно здесь.

– Ой, у меня больше нет. Машуня, запиши мне в долг. После получки, сразу занесу. Нет, ну честное слово!

– Знаешь что, мне надоело, что ты вечно одалживаешься. Живи по средствам. А нет, так нечего баловать своих детей.

– Как тебе не стыдно такое говорить? Да, я беру продукты в долг, но всегда возвращаю, – было видно, что женщине неловко.

– В общем так, думай обо мне, что хочешь, но больше я тебе ничего не дам в долг! Тоже мне, фифа, расплодилась тут! – пробубнила себе под нос пышногрудая кассирша и демонстративно отвернулась. – Следующий!

– Вот, – положив на стол пятитысячную купюру, сказала я и посмотрела в глаза той, чьё лицо по-прежнему напоминало прокуренный, очень неуютный вагон.

– Нет сдачи с пяти тыр, – сказала она и подняла на меня свои пустые глаза, на которые тяжело наплывали затенённые веки.

– Тыр?

– Ну с пяти тыщ у меня сдачи нет. Что непонятного-то?

– М-мне не нужна сдача, – я старалась говорить быстро: мне казалось я скоренько выполю текст и выдохну свободно.

– Ну заказывайте тогда, не задерживайте очередь.