Наталья Минина - Петра

А сейчас я оставляю вас наедине с моей историей. Обещаю не перебарщивать ни с тоской зеленой, ни с неуёмным юмором, пока еще не переросшим, в сарказм ни с вялыми ремарками. Постараюсь найти ту самую золотую середину, или как вернее сказать, золотое сечение. Не хочется нарушать той магии, которая возникает между читателем и удивительным, манящим миром книжных героев. Да, я книжный герой. Я «окнижестивила» себя. Впрочем, если у вас до сих пор не пропало желание читать мою книгу, значит мы с вами одной крови. Значит, вы тоже хотите убежать от чего-то, или еще не решили захотеть, но близки к побегу… Как бы то ни было, по каким соображениям вы бы ни читали мою исповедь, я вам рада.

Гуляя по утреннему лесу, я всё никак не могла надышаться свежестью. Как это прекрасно ходить по месту, пропахшему хвоей, ромашками и одуванчиками. И совсем неважно, что в августе все полевые цветы отцвели. Всё равно это место пахнет ими. Запах уже врос в деревья, в землю. Запах застыл в воздухе. Сейчас я понимаю, что он врос и в меня. Вы даже не представляете, как мне хотелось пропахнуть болотом, у которого так уютно квакали лягушки. Откуда это желание слушать кваканье «зеленых»? А впрочем, разве в этом есть что-то странное? Я знаю людей, которым нравилось смотреть на фигуры, в которых пересыпается песок. Разве не смешно? Сидеть в кабинете на сороковом этаже, вальяжно утопая в кожаном кресле, смотреть на пересыпающийся песок и ждать чего-то. Законсервированный песок кому-то помог? Или эти маятники, которые сплошь служат необходимым атрибутом типичных коробочных кабинетов. Разве что-нибудь может заменить запах хвойного леса? Прислонившись лбом к сосне, я закрыла глаза. Почувствовав, что мои ресницы упёрлись о шершавую кору, я обняла дерево обеими руками и прислонилась к нему щекой. Конечно, дерево слёз не проронило, не заплакала и я. Мы просто молча поняли друг друга. Воистину, «своим спокойствием сосна удлиняет себе жизнь» [1] Конфуций. . Конечно, это не моя мысль, но, я согласна с ней. Чувствуя безмятежность этого исполина, я тоже набиралась мудрости. Становилась спокойнее и разумнее.

Больше всего я любила собирать росу с высоких зелёных травинок. Когда первый раз делала это, здорово порезалась. Оказывается, осока бывает острой, как бритва. Странно, но мне не было больно. Даже при виде капельки крови, я просто облизнула палец и вытерла его о куртку. С ума сойти! Я впервые испытала чувство наслаждения от того, что в моей голове больше не было мыслей. Моя голова освободилась от всего хлама, которым её насильно наполняли в том мире, из которого я убежала. Да, я сбежала. Но не как преступница! Я была узником, пичужкой, если хотите, которая, сидя в золотой клетке, инкрустированной бриллиантами, задыхалась. Пичужка-невидимка задыхалась от тяжёлого запаха дорогих духов то и дело приходящих поглазеть на меня людей.

– Смотри, я оп-п-пять п-п-порезалась, – отодвинув пальчик от себя на максимальное расстояние, я прищурилась. Мне так не хотелось смотреть на то, как капли стекают на стол, пачкая учебники.

– Это всего лишь кровь, дорогая. Не нужно паниковать. Я уже несу йод и вату, – спокойным голосом, ответила Лариса и поставила на стол баночку с жёлтым раствором.

– Я хо-хочу ду-дунуть на ра-ранку. Можно я дуну? Ну можно, можно? – настаивала я. Это были те редкие минуты, когда я могла поканючить, как избалованный ребёнок. Да почему избалованный. Как самый обычный ребенок.

– Ну давай. Только дуть нужно сильно-сильно, чтобы зажило, – Лариса гладила меня по голове, и я чувствовала себя ребёнком.

– А ко-ко-когда ра-ра-ранка заживёт? Ск-к-коро?

– Не успеешь и оглянуться, как на утро всё пройдёт. Вот увидишь, Петра. А сейчас давай поищем новую тетрадку.

Услышав громкий женский голос, Лариса вздрогнула. Я видела, что её добрые глаза скользнули по мне нежной пеленой и застыли в напряжении.

– Вот и наша мама вернулась, – стараясь говорить весело, сказала она и встала у моего стола, как привратник становится у ворот.

Открылась дверь. Запах дорогого парфюма моментально заполнил комнату. Женщина с белоснежной улыбкой на загорелом лице зашла в комнату. Гордо закинув голову, она рассыпала копну чёрных волос на плечи. Поправив причёску холёными пальцами рук, она надула пухлые губы так, словно хотела пить. В такие моменты мать мне напомнила рыбку, которая глотая воздух в аквариуме, то и дело оттопыривала губы в инстинктивном желании набрать, как можно больше кислорода.