Татьяна Чекасина - Валька Родынцева

Теперь можно красить глаза (лицо готово). Красятся, понятно, не сами глаза, выкрашенные природой в незаметный и невидный сероватый цвет, а вокруг них. Из кармашка на сумочке достаёт специальный чёрный карандаш, называется «стеклограф». Куплен с рук возле магазина «Парфюмерия и косметика», где нет ни парфюмерии, ни косметики. Надо провести линию миллиметра на три выше ресниц от внутреннего угла глаза к внешнему, не останавливаясь (естественная граница глаз не устраивает хозяйку). Вести линию она умеет твёрдо, направляясь к виску, но не доходя до него. Штрихи на нижнем и на верхнем веке должны соединиться в одной точке, образовав стрелку. Но это не всё: кожа между чёрными линиями и самим глазом прочно замазывается этим же карандашом. Теперь нельзя реветь. В зеркальный осколок видно, до чего проигрывает ненакрашенный глаз: он, будто голый, крошечно-беззащитный… «Глаза – не сильная сторона моего лица», – говорит Валька, подразумевая, что сильная имеется.

Такой яркий макияж мама, ясное дело, не одобряет, да и сама Валька иногда видит в зеркало, что намалёвана она и приодета так, будто вместе с Капустой собралась на работу в публичный дом. Как передовая строительница Валя знает: такие дома не нужны в стране советов, где честные сдержанные парни выбирают на всю долгую жизнь невинных подруг юности, проходя с ними рука об руку путь до старости, во время которой честно сидят в скверике, глядя с «добрым прищуром» (так говорит радио), как резвятся на детской игровой площадке их весёлые внучата. Советская женщина способна сама ковать своё счастье наравне с мужчинами, строя вместе с ними общее светлое завтра. Если б ты, мама, увидела это наше светлое будущее, ты бы перестала над ним подсмеиваться. Партия нас к коммунизму ведёт… Вечером Валька иногда тоже красится, хотя идти, вроде, некуда… Крючок на двери разболтался, но всё равно, – как она вошла? Как пролезла? Валька дорисовывала губы в тяжёлых думах: где взять денег на сапоги в модельном цехе по себестоимости? А где – на одежду? Вторую неделю она ходила на фабрику в школьной укороченной форме, перестирывая каждую субботу! «А ты мои платья надевай, доченька», – посоветовала мама тихим шелестом. «Чего я буду в старушечьих?» И пошёл спор! Но, доставая из шкафа и осматривая все три её платья, заметила, что ушла мама.

Когда в школе пронюхали про веру в её семье, стали дразнить не просто «замухрышкой», а «замухрышкой-мракобеской!» …Вот на фабрике никто не дразнил, но уволилась в самый мороз. Полученный расчёт вскоре потратила, и денег совсем не стало. Какое-то время продержалась на пустых винных бутылках, оставшихся после отца в их сарае. Рано утром, взяв в обе руки с вечера приготовленные сетки, тащит их под землю, в бывший бункер бомбоубежища холодной войны. Теперь тут «Приёмный пункт стеклотары». В потёмках видно, – очередь: опередили! Дядьки покуривают, некоторые тётки – тоже, матерятся все. Холодно, а приёмщица ещё в тепле, наверное, спит. Наконец, является: кудряшки из-под дорогой шапки, морда разъевшаяся (с каждой бутылки в карман кладёт). Некоторые возле окошечка возмущаются: кому рубль недодала, кому полтинник. До самого дна далеко: тянется хвост, и Валька в нём на сквозняке проходного двора. Наконец-то, – пахнущий прокисшим вином подвал с каменным холодом. Ноги задеревенели, лицо застыло. А бутылочный звон вдалеке (счастливчик уж сдаёт): звяк, дзинь, звяк, дзинь. Свет тусклый на лестнице, уходящей в недра. Лица серо-жёлтые, будто зарубежные гости из дальних, более плохих стран. Радостно, когда выходишь на поверхность: улица, зимний день с вялым солнышком на рябине, жалкой, но и красивой (ягоды краснеют кое-где). В оконных стёклах кафетерия трепещет она, отражаясь, будто в зеркале, и будто не одна рябина, а с такой же вдвоём. Булочки свежие: с маком глазурованные, с шафраном ярко-жёлтые пахучие, с марципаном, изогнутые рожками… Кофе с молоком разведённый (но не важно), горячий. Руки по очереди отогреваются на стакане. Нет ничего лучше, чем иметь в кармане так много денег и половину из них проесть в этой кондитерской. Бутылки кончились…

Ну, всё! Штрихи жирно чернеют над и под глазами. В маленькой коробочке сухой чёрный брусочек, который надо размягчить каплей воды из чайника (Капуста, та плевком). Но Валькина первая по счёту мачеха, тётя Люля, обучила её «эстетическим манерам» при «нанесении макияжа». Жаль, отец неверно понял правильность обучения, тётю Люлю выгнал. Замесив краску, щёточкой переносит на ресницы. Каждая ресница делается втрое толще естественной. Хлоп-хлоп, – глаза, как у куклы! Разве такую красоту глаз получишь от природы?