Ольга Пустошинская - Осязание

На кухне тихо бормотал радиоприёмник, вдруг отец насторожился и прибавил звук.

– Что-то важное передают, надо послушать.

«Советское правительство и его глава товарищ Сталин поручили мне сделать следующее заявление…»

– Заявление опять… цены, что ли, вырастут? – проворчала мама.

«Сегодня, в четыре часа утра, без предъявления каких-либо претензий к Советскому Союзу, без объявления войны, германские войска напали на нашу страну, атаковали наши границы во многих местах и подвергли бомбёжке со своих самолётов наши города…» – раздавался из приёмника голос Молотова.

Они молча смотрели друг на друга, потрясённые новостью.

«…Эта война навязана нам не германским народом, не германскими рабочими, крестьянами и интеллигенцией, страдания которых мы хорошо понимаем, а кликой кровожадных фашистских правителей Германии…»

– Война? Паш, это что, война? – Мать стала бледной как полотно.

– Война, чтоб её! – выругался отец и добавил: – У этого сукина сына не хватило мужества самому сказать народу! Я сейчас вернусь, схожу кое-куда…

Он нахлобучил кепку и вышел за дверь.

– Что же теперь будет, а? Янь, что будет-то? – растерянно спрашивала мать.

Со скрипом открылась незапертая дверца буфета, показывая нутро с плотными рядами мешочков, кульков и банок. Мама посмотрела на них странным взглядом, будто впервые увидела, перевела глаза на скорчившуюся на стуле Нину.

– Ты что, догадывалась?

– Догадывалась…

– А почему нам не сказала?

Янина потёрла лоб:

– Зачем? Чтобы прибавить вам год страхов и переживаний? Не надо… это я несу свой крест.

Мама села на низкую скамейку и стала перебирать мешочки, развязывая каждый и заглядывая внутрь.

– Гречка… пшено… горох… хватит на какое-то время. – И вдруг заплакала: – Ох, бедная Лиля, как же она теперь с дитём-то?

Если позже у Нины и мелькала мысль пойти на фронт, то достаточно было вспомнить плачущую мать среди раскрытых мешочков с крупами. Нельзя оставлять без поддержки пожилых родителей, беспомощную сестру с младенцем и мальчишку-подростка.

***

Война набирала обороты, как катящаяся с горы машина без тормозов. Уже на другой день стали разносить повестки с приказом явиться на сборный пункт. Как голосили соседки, провожая своих мужей, какой вой стоял на улице! И Нина поняла, что у страшного нет отсрочки, оно началось сразу же, вместе с войной.

Через несколько дней населению было велено сдать все имеющиеся приёмники на хранение в органы связи, а проще говоря, в почтовые отделения. «Обязать всех без исключения граждан, проживающих на территории СССР и имеющих радиоприемники (ламповые, детекторные и радиолы), в пятидневный срок сдать их органам связи по месту жительства. Обязательной сдаче подлежат также радиопередающие устройства всех типов», – говорилось в постановлении. Объясняли тем, что ими могут воспользоваться враги для передачи данных противнику.

Отец, кряхтя и вздыхая, снял с полки приёмник и отнёс на почту, купив взамен на рынке чёрную радиотарелку.

Очень тревожила Лиля. Услышав об объявлении войны, она долго плакала, потом погрузилась в меланхолию и апатию. В ночь у сестры начались роды, и к утру появилась на свет здоровая крупная девочка. Нина с матерью встречали их из роддома. Лиля скользнула равнодушным взглядом, отдала матери ребёнка в одеяльце и молча направилась к выходу. Так и шли.

Барачная квартира Николая по меркам Ромска считалась неплохой: две комнаты, большая общая кухня с водопроводом, ванна с титаном. У них в городе были бараки и без удобств – Лиле в какой-то мере повезло.

Дома она легла на постель и отвернулась к стене, поджав ноги, так что была видна только круглая спина, обтянутая блузкой, и растрёпанные волосы. Малышка у Янины на руках захныкала, стала вертеть головой, ловя губками край пелёнки.

– Лиля, пора кормить.

Та не пошевелилась и не проявила ни малейшего желания взять дочку на руки.

– Как ты её назвала?

– Никак, – глухо ответила сестра.

– Значит, Людочка, – после молчания сказала Нина. – Лиля, мне пора возвращаться на работу, я отпросилась на два часа. Ребёнок голодный, он ни в чём не виноват.

– Я её не хотела.

– Поздно об этом говорить, корми.

Сестра вздохнула, тяжело села на кровати. Расстегнула пуговицы блузки, взяла у Янины дочку и дала ей грудь. Долго смотрела в маленькое личико девочки, как она, покраснев, усердно сосала…

– Бедняжка моя… – Глаза у Лили увлажнились, она часто-часто заморгала. Лёгкие слёзы, приносящие облегчение и очищающие душу, потекли по щекам.