Денис Порохов - Глухая фортуна

Гримаса тоски и отчаяния вместо улыбки искривила широкое лицо. Я лишь кивнул.

Было дело, курсе на четвертом. Думали-гадали, что бы этакого показать на факультетском празднике, чтобы народ подивить, да и придумали, мол, балета еще никто не ставил. На том и порешили. Мы с Колей музыку сочиняли, народ аж по театрам пошел, всякие там па изучать. Вот тогда, к слову, Александр с Ольгой и сдружились. Она знакомых балерин привела, да потом этак заревновала, чем и привлекла внимание нашего русского бородатого немца.

– Он прослушал все, несколько раз, как говорится, «от и до», – продолжил гость, – а потом спрашивает, так по-деловому: «А кто играет на пианино?» Я ему про тебя рассказал, да про Колю. А он такой: «Я хочу играть как этот дядя». Представляешь?

Это известие меня расстроило. Как-то уж не хотелось быть «образчиком» на музыкальном поприще, да и клавиш я уже «сто лет» не нажимал. Даже стыдно стало. «Этот дядя» сыграет ли еще?

– Осложнение наступило быстро. Как-то раз, и все. То ли мы что-то упустили, то ли он не договаривал. Только перестал играть и быстро сник. Совсем. Все. Как отрезало.

– Но он при этом всем говорит ведь, да? – сам не знаю, почему, именно об этом спросил я.

– Да, говорит, – несколько неуверенно ответил Александр. – Но не так, как раньше, когда слух был. Да и вообще отмалчивается. Мы, конечно, освоили жесты, он неплохо читает по губам.

Тем временем я организовал на столе новый натюрморт из консервированной горбуши, сваренных только что яиц, зеленого лука, очередной порции хлеба и банки кабачковой икры «Global Village».

– Это все очень печально, – констатировал я. – Я не буду говорить дежурных фраз о том, что я весь тут в соплях и расстройствах. Ты все и так прекрасно понимаешь. Слова горю не помогут.

Александр кивал, то и дело обтирал ладонью лицо, словно снимая пелену отчаяния.

Он вновь впился взглядом в мои глаза:

– Ты знаешь, Ольга поначалу билась за Эрла как львица. Денно и нощно. Уж чего только не предпринимала. И врачи, и колдуны, и экстрасенсы. А ему все хуже. А потом надорвалась и она. Полгода провела в спецбольнице. В «депресняке». Я ее вызволил оттуда недавно. Но из депрессии – никак. И Эрл зачах совсем. Я один остался, стараюсь хоть что-то сделать.

Александр начал заходиться в крик. Пришлось налить. Пока закусывал, успокоился.

– На чем Оля сломалась?

– В Москву с Эрлом поехала, к какому-то «светиле». А тот… – Александр махнул рукой. – После этого она обратилась в какой-то фонд по сбору денег. Их сейчас много разных.

– И фонд сгинул, да?

Александр молча кивнул.

– Потом я ходил ко всем известным специалистам в Питере. Психологам, психиатрам, педагогам, музыкантам.

– А к этим-то зачем?

– Один психолог, доктор наук, сказала, что есть шанс, если как-то вернуть Эрла к музыке. Я хочу, чтобы Эрл заиграл. Его надо вернуть к фоно. Это единственный шанс, что они оба оживут. Понимаешь? Сэм, моя семья гибнет!

Александр словно тягал стопудовую гирю. Жилы на шее проступили и пульсировали так, что будь я вампиром, не уйти ему сегодня человеком. Казалось, что сжатая в кулаке вилка вот-вот взвизгнет.

Я силился понять, как именно он хочет в таком состоянии вернуть Эрла к музицированию. В памяти всплыли известные мне имена, пострадавшие от потери слуха. «Бетховен. Делал приспособления, чтобы воспринимать звуки скелетом. У него не было повреждено внутреннее ухо. Брайан Уилсон с самого рождения практически не слышал на правое ухо. Бедржих Сметана из-за почти полной потери слуха оставил пост дирижера в Национальном театре и покинул Прагу. Но музыку он писал и дальше», – всплывало лихорадочно в памяти. Вспомнился Александр Касьянов. В тысяча девятьсот шестьдесят втором году потерял слух, который не восстановился до конца жизни. Однако он, при всем этом, участвовал в конкурсе на гимн СССР и, кажется, с шестьдесят седьмого года вернулся к полноценному творчеству. «Но мальчик, едва после музыкалки! Да еще в депрессии. Как возможно вернуть его за фоно, да еще восстановить игру?»

– Я обошел всех, Сэм, – как-то потерянно произнес Александр, склонив голову, демонстрируя средних размеров лысину.

– Понимаю, да. Но как? Как ты хочешь вернуть Эрла за фоно? – озвучил я сомнения.

– Помоги мне, Сэм, – Александр очередной раз вцепился взглядом в мои глаза так, что я аж прищурился.

– Я? – от неожиданности вскочил со стула и больно ткнул пальцем в грудь. – Как? Как ты себе это мыслишь? Во-первых, я никогда никого не учил играть. Во-вторых, я играю только джаз, в-третьих…