Сергей Псарёв - В темноте

Между нами говоря, кладбище – место далеко не прогулочное. Не должно оно сильно затягивать живого человека. Там нужно дело какое-то исполнять, а завершив его, сразу уходить. Так и до греха недалеко: когда-нибудь может показаться, что тебе на кладбище лучше. Позднее у меня появились еще две картины с одним названием: «Свет Ксении». Представьте себе зимний вечер на кладбище, когда каждый могильный памятник вставшим мертвецом кажется. Из этой темноты, словно свет в окне перед идущим путником, вырывается освещенный силуэт часовни Ксении. Стоящие рядом фонарные столбы кажутся зажженными церковными свечами. От этого опускающаяся на землю темнота выглядит прозрачной и чистой, света добавляет выпавший снег. Одна из этих картин вскоре оказалась в частной коллекции, но с каждой тоже была связана какая-то любопытная история.

Вижу, что и вы мне уже не верите, сомневаетесь. Только теперь и я скажу, что это вопрос вашей веры, и пусть каждый сам решает, с чем ему дальше жить…

Впервые посетил Петергоф зимой. Прежде я всегда находил для этого другое, удобное время. Замерший Финский залив и декорированные снегом роскошные дворцы… Большой каскад с обнаженными фигурами без своих привычных работающих фонтанов сейчас похож на заснеженный пляж. Золото на таком ослепительном белом фоне быстро тускнеет и уступает природе. Оно просто застывает в этом бесконечном зимнем коктейле. Падает мелкий снежок. Изысканные линии куполов придворной церкви Святых Апостолов Петра и Павла растворяются в нем и появляются снова как призраки. В створе замершего Морского канала незаживающей раной зияет длинная темная проталина.

В парках стоит неподвижная стеклянная тишина. От стужи у меня липнут ресницы, стынет дыхание. Вот она какая, настоящая Россия, сказочно богатая, волшебная страна. Образцово разбитый иностранными садовниками опрятный французский парк теперь утопает в сыпучих русских снегах.

Чудно, здесь все сегодня выглядит иначе, будто заехал в незнакомое место. Представил, как сейчас из-за коротко остриженных голых деревьев Нижнего парка навстречу мне выскочит эскорт лейб-гвардии гусар с пиками, сопровождающий золоченый санный возок государыни – императрицы с атрибутами государственной власти. Морды лошадей в пушистом серебре, иней покрывает и самих всадников. Рослые, румяные от мороза, они словно не замечают холода в своих легких доломанах и ментиках расшитых блестящими шнурами. Тяжело ухают в твердый наст копыта кавалерийского эскорта, двигающегося по бокам царского возка. Следом за ним вихрится снежная пыль. Гусары столь ловко сидят в своих седлах, что заставляют меня вспомнить легендарных скифов в описаниях древнегреческого историка Геродота. Все это так необычно, что кажется удачно разыгранным театральным действием. Весь этот торжественный поезд направляется сюда, к Большому Петергофскому дворцу. Где-то за пределами моей видимости стреляет пушка, следом раздается барабанная дробь. На мгновение карета равняется со мною, и я замечаю в ее окошке лицо императрицы, закутанное до самых глаз в соболиные меха. Она рассеяно смотрит вдаль, где посвистывает бесконечный сыпучий снег. Сгибаю спину в почтительном низком поклоне, но в последний момент весело подмигиваю ей и улыбаюсь, радуясь собственной фантазии. Что же в этом странного? Когда-то здесь была настоящая, а не придуманная жизнь. После этого на сердце сделалось удивительно легко, как редко случалось в моей жизни…

Можно сказать, что я заново открыл для себя хорошо знакомое прежде. Вроде ездил – ездил туда, а чего-то важного не разглядел. Так иногда происходит с известными нам ранее людьми, когда только спустя многие годы выясняем, что не знали их вовсе… Для этого понадобился всего один такой случай. Зимой у Петергофа исчезает его привычный парадный лоск, он становится проще, естественнее и доступней. Бывшая загородная императорская резиденция, как бы спускается к тебе с высоты своего пьедестала и доставляет немало тихой душевной радости.

В тот день я засиделся в гостях допоздна, и метро оказалось закрытым. Следующее, что мне пришлось увидеть, это разводка крыльев Дворцового моста. Зрелище, конечно, впечатляющее. Только по тем временам это означало, что остаток ночи мне приходилось проводить здесь, в самом центре города. Такая история могла произойти только в одном известном мне городе, Ленинграде – Петербурге. Тогда это могло послужить веским оправданием одного из супругов, ночевавшего не дома, а в каком-нибудь другом неизвестном романтическом месте.