Валерий Рыженко - Рассказы о любви

Попадались попутчики молодые, постаревшие, и в их глазах, как казалось мне, я видел туже страсть и любовь к дороге. Мчаться мимо суетной жизни, наполненной и радостями, и горестями, не останавливаться, и пусть Судьба решит, где сделать последнюю остановку.

====================

Гимназистка

Вспоминаю тебя, когда слышу песню «Гимназистки румяные…» Нет. Это не правда. Не только тогда. Моя душа всегда рвётся к тебе. Не знаю, где ты сейчас. Помнишь меня или забыла, но не это тревожит. Не могу смириться с тем, что никогда уже не увижу твои глаза, руки… Это так. Это правда, но почему я тогда веду бесполезную борьбу с собой? Кто толкает сердце, мысли к этому? Надежда? Вера? Но я же не верю во встречу.

Воспоминания.

Я прилетел из Москвы в командировку в Киев. Лето. Очень захотелось искупаться. Днепр! Конечно же Днепр! Все дороги ведут к нему.

Уверен – это была не случайная встреча, а неизбежная. И если бы мы не познакомились, то ничего не изменилось бы в этом мире, но он переменился, потому что в нём два человека превратились в Одно.

В этот день вечером мы гуляли по Киеву. Великолепный, величавый Крешатик. Пробивалась полнотелая Луна, нагоняя на город бледный свет, который к полуночи превратился в ярко – жгучий, постепенно угасающий. К утру он схлынул, уступив место рассветным, туманным и зыбким солнечным лучам.

Ты была грустной и в отличие от меня уже предвидела, что в нашей судьбе было заложено то, что должно было свершиться и свершилось…

Ты вскоре улетела в Ленинград, а я остался в Киеве.

Аэропорт Борисполь. Вечер и исчезающий в ночном небе мигающий, зелёный огонёк. Это было красиво. Вечная борьба света и темени. Тогда я не думал об этом и не знал, что она коснётся нас.

Мы созванивались каждый день. Слышали голоса друг друга, хотя расстояние пыталось их замять, как память пытается у меня отобрать твой образ, но душа не отдаёт.

Слова. Они прорывались сквозь время, и тогда я чувствовал, что достаточно протянуть руку, чтобы ощутить тепло твоей ладони. Меня и сейчас не оставляет это наваждение, но действительность выбивает чувства, и чем больше она выбивает, тем больше возрастает моё сопротивление.

После Киева мне нужно было возвращаться в Москву, но я вырвался в Ленинград.

Ты помнишь, что первые три дня я жил в гостинице (забыл название), в номере, из окна которого было видно окно твоей квартиры в доме на Невском проспекте, а через три дня ты сказала: переезжай ко мне. Почему мне запомнилось эти слова? Потому, что они больше никогда не повторятся.

Каждое утро я провожал тебя на работу и подолгу простаивал возле окна музыкального училища, слушая, как ты играешь на рояле.

– Уходи, ради Бога, – настаивала ты, открыв форточку. – У меня все путается в голове, когда ты стоишь под окном.

А я не уходил, не хотел даже тогда, когда шёл дождь. Ты распахивала окно и напевала «… пусть бегут неуклюже пешеходы по лужам…». И мне хотелось быть пешеходом и бежать с тобой по лужам,

В Ленинграде часто лило с неба. Я называл этот город – городом дождей.

Пришлось купить зонт. Ты помнишь, как ветер вырвал его из моих рук, когда мы шли по мосту через Фонтанку и зашвырнул в воду.

– Первый раз вижу, как плавают зонты, – сказала ты. – Раскрытые не тонут…

Долго тянулось время до вечера. Я осторожно заходил в твою квартиру. Там был твой запах. Я выходил и шатался по Невскому проспекту. Рядом звучала твоя музыка. Мы шли с нею в такт.

Фонтанка, Финский залив с холодным, порывистым ветром. Исаакиевский собор со смотровой площадкой. Как красив был город с высоты, но это был город на земле.

Глядя на тебя, мне иногда казалось, что ты родилась прежде, чем родился этот мир. Ты смеялась и спрашивала, как это может быть. Это не реально. Я настаивал на своём, потому что это говорил не мой разум, разум всегда полон сомнений, это говорило что-то сверхчувственное во мне к тебе.

Ты помнишь свою соседку. Открытая улыбка на лице, когда встречала нас на лестничной площадке.

– Вы таки должны скоро иметь свадьбу! – восклицала она. – Ей, ей!

А цветы. Мы покупали их огромными охапками, и ты ставила их в большие вазы. Не помню их названия, но это были необыкновенные создания. Они светились ночью. А может быть, уже и путаю, сияли не цветы, а твои глаза. А когда ты играла на пианино и пела «Гимназистки румяные, от мороза чуть пьяные…», я присаживался рядом и смотрел, как стремительно бегали твои длинные пальцы по чёрным и белым клавишам.

Гимназистка! Мне пришлось уехать в Москву, из которой меня послали в Афганистан. Я выжил, потому что воевал не со смертью, а с людьми, у которых была такая же плоть и кровь, как у меня. Я видел их лица, они тоже были такими, как и моё. А ты боролась с той, что не имеет ни плоти, ни крови, чьё лицо никто и никогда не видел и не увидит.