Светлана Низова - Я же твоя дочь

В какой-то момент даже Тоня обратила внимание на мои оценки.

– Надеюсь, в следующей четверти я увижу только пятерки. – сказала она таким тоном, что я не посмела спорить.

Так и случилось. Я корпела над учебниками в любую свободную минуту, забросила своих друзей и прогулки во дворе. Всю мою жизнь составляли бесконечные прогулки в школу, уроки, дорога домой и выполнение домашних заданий. Все следующие четверти Тоня могла видеть только пятерки. Могла, но не видела. Ее интерес к моей учебе угас так же быстро, как и проявился.

Учебный год мне дался тяжело, особенно зима. Выходила в школу еще в кромешной тьме и холоде, возвращалась тоже в кромешной тьме и холоде. А в какой-то момент во всем районе отключили электричество за неуплату большинством жильцов и у нас сломался дровяной котел. Средняя температура в квартире установилась около нуля градусов. Мы спали в верхней одежде, уроки я учила при свечах, и в такие моменты я даже радовалась, что Тоня меня заставляет спать с ней – так даже теплее.

К лету все наладилось. Нам вернули электричество, какой-то кандидат в новые папы починил котел и случилось то, во что я долго не могла поверить – Тоня нашла работу. Не могу сказать, что она радовалась, но бабушка не могла работать в тех объемах что и раньше, денег практически не было, и Тоня не выдержала. В ее обязанности входило собирать какие-то детальки на тракторном заводе. Платили гроши, ее хватило почти на полгода, но за эти полгода она полностью обновила себе гардероб, купила мне куклу, плеер с касетами и пару новых футболок. Для меня это были целые сокровища! А когда мне исполнялось восемь лет, заказала большой торт и разрешила пригласить одну подружку. В моих мечтах я приглашала весь двор, но одна подружка и торт – это лучше, чем ничего и набор школьных тетрадей в качестве подарка.

Иногда у Тони были порывы для меня что-то сделать, я не могу сказать, что она меня ненавидела, не кормила, что я спала на улице или видела какое-то насилие. Только получалось у нее неоднозначно. Она делала хороший жест и тут же за него упрекала, унижала. Подружку и торт на день рождения она припоминала мне весь год. Причем каждый раз ее рассказ обрастал новыми подробностями, в которые она верила.

От «Я купила тебе такой дорогой торт за двести рублей и разрешила пригласить Машу» до «Я купила тебе торт за две тысячи, и ты пригласила весь двор этих вшивых бродяжек» прошло меньше месяца. Я точно помнила, что торт стоил двести рублей и ели мы его исключительно с одной подружкой Машей, но Тоня была так убедительна в своих упреках, что даже сейчас я не до конца уверена в подлинности некоторых воспоминаний.

Вообще, тогда мало кто задумывался о детской психике. Я не уверена, что люди, жившие в том районе, слышали слово психолог. А судя по некоторым семьям – он бы им точно не помешал.

Несколько месяцев я просыпалась в жутких кошмарах после того как на наших глазах резали корову: сначала отрубали голову, потом разделывали и сразу во дворе продавали. Коровьи круглые черные глаза даже во взрослом возрасте могут приходить в кошмарах.

Потом в ушах долго стояли крики женщины, которую избивала дочь. Женщина была старая, но все равно пила много и часто. И в этом состоянии могла забрести в любой конец города, там ее находила скорая или полиция, приводила в чувство и возвращала домой. Как-то ее привезла скорая, передала дочери, дочь подобрала огромную палку и избивала мать не глядя, а врачи скорой помощи просто стояли и смотрели, даже не пытаясь вмешаться.

А еще в первом подъезде жил маньяк. Он регулярно насиловал маленьких девочек, садился в тюрьму, выходил и насиловал снова. Подробности изнасилования последней жертвы тоже долго стояли у меня в ушах, пока местные сплетницы передавали их друг другу на остановки в ожидании пазика. Особенно долго не выходила их головы фраза о том, что девочке маньяк порвал рот и оторвал ухо. Моя детская фантазия раскручивала картинку в голове во всех подробностях, на которые была способна.

Таких историй вокруг были сотни. В доме напротив отец изнасиловал дочь шестнадцати лет, она забеременела, родила и сошла с ума на этом фоне. Отца посадили на восемь лет, ребенка отдали в детский дом, девочку в интернат, а мать девочки сидела дома и преданно ждала мужа-насильника, рассказывая каждому, кто готов выслушать, что муж святой человек и дочь дура сама полезла.

На фоне таких историй моя мать с небольшими странностями и равнодушием в мой адрес казалась мне сущим ангелом. Меня не били, практически не наказывали, ну молчали иногда. Но не было страшных синяков, как у моих друзей от их матерей, не было отцов-насильников, не было вшей размером с ноготь, больных туберкулезом отчимов или братьев, сидящих за убийство. Я не знаю каким чудом мне везло – я много лет дружила с этой шайкой ребят, но никогда ничего не цепляла от них, даже вшей.